Вследствие генетической мутации, унаследованной немецкой принцессой Александрой от своей бабки, британской королевы Виктории, русский царевич Алексей родился на свет с гемофилией, неизлечимой болезнью, заключающейся в неспособности крови к свертыванию. Болезнь царевича оставалась государственной тайной. Но тайна не могла отменить больших шансов на то, что Алексей умрет относительно молодым, возможно, не успев стать отцом. Точно так же почти не было надежды на то, что мальчик, который должен был вести себя крайне осмотрительно, поскольку он мог умереть от внутреннего кровотечения, получив синяк, станет энергичным и тем более самодержавным правителем. Николай II и Александра не желали признавать всю степень угрозы, нависшей над династией. Гемофилия, этот дополнительный фактор, по воле злой судьбы добавлявшийся к глубоким структурным изъянам самодержавия, в реальности давал возможность определиться с непростым выбором, стоявшим перед самодержавной Россией, но Николай II и Александра, по своей природе люди сентиментальные, не обладали мужеством для того, чтобы смириться с переходом к подлинно конституционной монархии, требовавшимся для сохранения последней[583].
Конституционное самодержавие разрушало само себя. Николай II упорно старался не только воспрепятствовать становлению парламента, дарованного им стране, но и блокировать создание согласованной исполнительной власти, представлявшей собой посягательство на самодержавие. «Самодержавное правительство» являлось оксюмороном, столкновением неограниченной сакральной власти с юридическими формами управления, происходившей между функционерами борьбой за право решать, следует ли подчиняться «воле» самодержца или действовать в рамках законов и правил[584]. Таким образом, возлагать вину на изъяны Российской империи на «отсталость» и крестьян было бы ошибкой. Столыпин в первую очередь потерпел поражение от рук самого самодержавия, а также непонятливых российских элит. Он располагал целым арсеналом стратагем и обладал колоссальной личной отвагой, но столкнулся с неустанным противодействием со стороны царя, двора и правого истеблишмента, включавшего Сергея Витте, сейчас заседавшего в Госсовете[585]. Истеблишмент не позволил Столыпину осуществить всю его программу модернизации, которая бы вывела Россию на путь к силе и процветанию, без чего она бы не могла ответить на целый ряд геополитических вызовов. «Я, конечно, сожалею о смерти Столыпина, — говорил в 1911 году на собрании правых политиков Петр Дурново, еще один враг Столыпина в Госсовете. — Но теперь по крайней мере реформам положен конец»[586]. Он был прав: реформы умерли. Вместе с тем следует отметить, что Столыпин по большей части не пытался обойти упрямый истеблишмент с фланга, обратившись непосредственно к массам, несмотря на то, что со временем он стал поднимать на щит православный «народ» в широком смысле. Будучи предан монархии, он стремился сочетать друг с другом богоданную самодержавную власть и законные полномочия, каприз и право, традицию и инновации, но при этом опирался на Думу, в своей политике сознательно дистанцировавшуюся от масс, и стремился к установлению власти сельских помещиков (таких, как он сам). Один изгнанник, вынужденный бежать из России, в 1928 году, находясь в эмиграции, чествовал Столыпина как российского Муссолини, первого «православного фашиста», национал-социалистического вождя[587]. Все это было заблуждением. Спорное пятилетнее премьерство Столыпина не опиралось на какую-либо радикальную идеологию и он оставался коридорным политиком, даже когда обращался к народу.
585
Защитники Витте впоследствии справедливо указывали, что он был предтечей Столыпина, предложив избавить крестьян от общины и наделив их частной собственностью и гражданскими правами, но эти защитники нередко забывают о том, что после того, как Столыпин предложил соответствующие законы, Витте выступал против них в Государственном совете. Сравнение Витте и Столыпина см. в: Struve, «Witte und Stolypin,» III: 263–73.
586
По словам британского профессора Бернарда Переса, услышавшего об этом в декабре 1911 г.: «Papers Communicated by Professor Pares, December 23, 1911,» in Lieven,