В международных делах Столыпин оказался не в состоянии избежать фактического курса на союз с Британией против Германии. Правда, он сумел одержать неожиданную и важную политическую победу за счет консерваторов и несмотря на отсутствие формальных полномочий во внешнеполитической сфере, ограничив российские амбиции на Балканах и в других регионах[588]. Впрочем, эта с трудом достигнутая сдержанность оказалась недолговечной. Всего через три года после смерти Столыпина разразилась мировая война, которая в сочетании с отчуждением российских консерваторов и тайной гемофилией в роду Романовых в итоге смела российское конституционное самодержавие, а вскоре после этого — и российский конституционализм как таковой. Но даже после этого русский фашизм не пришел к власти[589]. Если бы в 1913 году, в год 300-летнего юбилея Романовых, кому-нибудь сказали, что вскоре в разных странах установятся правая фашистская диктатура и левая социалистическая диктатура, смог бы он догадаться, что захватят и удержат власть безнадежно расколотые русские социал-демократы, рассеянные по Сибири и Европе, а не немецкие социал-демократы, на выборах 1912 года получившие больше всего мест в германском парламенте? И наоборот, мог ли кто-нибудь предсказать, что антисемитский фашизм добьется успеха именно в Германии, а не в Российской империи, где проживала крупнейшая в мире еврейская община и где появились на свет пресловутые «Протоколы сионских мудрецов»?[590]
Мы откроем ключевую истину в отношении Российской империи, если присмотримся не к деятельности левых революционеров, а к геополитике и внутренней высокой политике: царский режим не имел надежной политической опоры, чтобы успешно отвечать на вызовы со стороны конкурентов на международной арене. Из-за этого обстоятельства режим впадал во все большую зависимость от тайной полиции, единственного имевшегося у него инструмента для ответа на любые вызовы. (Поэт Александр Блок, после революции изучавший архивы царской полиции, называл ее «единственным живым органом» в России, поражаясь ее способности давать «лучшую характеристику общественных настроений»[591].) Искушение прибегать к помощи полиции не вытекало из какой-либо любви к охранке или к полицейским методам; наоборот, царь и все прочие питали ко всему этому откровенное презрение[592]. Скорее, чрезмерная зависимость от тайной полиции была обусловлена непримиримым антагонизмом между самодержавием и конституционными демократами, а также глубокой неприязнью царской системы к мобилизации улицы даже ради своей собственной защиты. В современную эпоху было уже недостаточно демобилизовать противников; режиму следовало мобилизовать своих сторонников. Система, сознательно сведенная к узкому привилегированному слою, опирающаяся на полицию и крестьянскую армию, в современную эпоху вообще не была государством и, безусловно, не годилась для будущей великой державы, конкурирующей с сильнейшими государствами. Современному сплоченному государству нужно нечто большее, чем знамена, крестные ходы, многоголосые псалмы «Христос воскресе» и воспроизведение в 1913 году паломничества в Москву, совершённого в XVII веке. Дурново, в 1905–1906 годах возглавив спасение самодержавия, оказался в состоянии погасить политический импульс в России, но не сумел изменить фундаментальных структур. Столыпин, проявлявший не меньшую готовность к репрессиям, но гораздо более креативный в политическом плане, в итоге наткнулся на политические пределы царизма. Из всех слабостей русского самодержавия в том, что касается его отношений с современностью, самой большой была его неспособность к авторитарной массовой политике.
Из-за того что самодержавная Россия всячески противодействовала современной массовой политике, массы российского населения — с обуревавшим их глубоким и всеобщим стремлением к социальной справедливости — были отданы на откуп левым силам. В свою очередь, тех, включая и Российскую социал-демократическую рабочую партию, раздирала крайняя фракционность и обескровили свирепые государственные репрессии. При самодержавии неудачи преследовали не только русский фашизм; по большому счету ничего не получалось и у оппозиционных левых партий. И все же всего через десять лет после кончины Столыпина место болезненного наследника Романовых займет родившийся в Грузии российский социал-демократ Иосиф (Коба) Джугашвили, учитель и агитатор, который приступит к созданию фантастической диктатуры, получив в свое распоряжение такую власть, какая и не снилась ни самодержавным царям Российской империи, ни Столыпину. Такой исход был совершенно непредсказуемым — и это было бы еще очень мягко сказано.
589
Зато фашизм процветал среди русских эмигрантов. Из обширной литературы на эту тему см., например: Марков.
591
Daly,
592
Режим «находился в опасном положении, — объяснял один бывший заместитель министра внутренних дел. — В обычное время ни одно правительство не должно прибегать к методам, используемым революционерами, так как в его руках такие методы становятся обоюдоострым оружием»: Gurko,