Часть II. Революционная война Петра Дурново
…начнется с того, что все неудачи будут приписаны правительству. В законодательных учреждениях начнется яростная кампания против него, как результат которой в стране начнутся революционные выступления. Эти последние сразу же выдвинут социалистические лозунги, единственные, которые могут поднять и сгруппировать широкие слои населения, сначала черный передел, а засим и общий раздел всех ценностей и имуществ. Побежденная армия, лишившаяся к тому же за время войны наиболее надежного кадрового своего состава, охваченная в большей части стихийно общим крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованною, чтобы послужить оплотом законности и порядка. Законодательные учреждения и <…> оппозиционно-интеллигентные партии будут не в силах сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые…
Наряду с Россией в 1905–1911 годах революции разразились в Мексике, Каджарском Иране, Османской империи, Китае и Португалии — странах, на которые совместно приходилась четверть мирового населения. Итогом каждой из этих революций стало принятие конституции. Это была глобальная волна, в какой-то мере носившая сходство с 1780-ми годами, когда произошли революции в США, Франции и Карибском бассейне. Однако конституционные эксперименты начала XX века во всех без исключения случаях быстро завершились крахом или откатом. (Чуть дольше продержалась лишь Португалия, в которой до военного путча 1926 года сменилось 38 премьер-министров.) При всей решительности этого рывка к свободе институционализация свободы была совершенно иным делом. Как правило, в ходе установления конституционного режима к власти приходят интеллектуалы — такие, как вождь российской Конституционно-демократической партии (кадетов) Павел Милюков, — стремящиеся использовать государство как инструмент для модернизации отсталого, по их мнению, общества. Однако мечта о классическом либеральном скачке к современности во главе с интеллектуалами наталкивается на социальный барьер, состоящий из городского трудящегося населения и сельского большинства, ориентированного на общину. При всей заманчивости британского и американского примера классический либеральный строй в этих странах был институционализован задолго до эпохи массовой политики[593]. В начале XX века узкий конституционализм уже не мог удовлетворить массы. Положительные аспекты изменений, связанных с установлением конституционного строя, нередко дискредитировались социальными неурядицами. (Лишь в европейской части Российской империи с 1910 по 1914 год было зафиксировано около 17 тысяч крестьянских волнений[594].) Более того, несмотря на то что интеллектуалы, стоявшие во главе либерализации, вдохновлялись примером развитых стран Европы, европейские державы участвовали в подавлении политических выступлений, приходя на помощь «силам порядка» в Китае, Мексике, Иране и других странах. В Османской империи будущие модернизаторы отшатывались от либерализации. Китайский конституционный эксперимент окончился тем, что власть в стране захватили генералы; в Мексике вспыхнула гражданская война[595]. Россия в 1905–1907 годах тоже была, по сути, охвачена гражданской войной, победу в которой одержали силы порядка.
Что отличало Россию на заре XX века, так это то, что ее силы порядка были деморализованы своей победой: итог, «конституционное самодержавие», вызывал у них ненависть и они лишились уважения к царю, несмотря на то что были заодно с ним[596]. В то же время будущая российская радикальная социалистическая революция пребывала, пожалуй, в еще большем расстройстве, чем уязвимые силы конституционализма. Социалистов тянули на дно жесткий полицейский режим и их собственная раздробленность. Что еще более важно, большинство российских социалистов выступало не за социализм, а за конституционализм («буржуазную» демократию) как за необходимый исторический этап, вместе с тем презирая буржуазию.
593
В Великобритании с ее правовым государством переход от сильно ограниченного избирательного права (распространявшегося лишь на лиц мужского пола, обладавшего собственностью) к избирательному праву для всех мужчин занял 80 лет, с 1832 по 1912 г.
594
John Channon, «The Peasantry in the Revolutions of 1917», in Frankel,
596
Зинаида Гиппиус записывала в своем дневнике в августе-сентябре 1915 г.: «