Что же предлагал дальновидный Дурново? Вместо «противоестественного союза» между самодержавной Россией и Великобританией с ее парламентской властью он призывал к заключению союза с похожей на Россию консервативно-монархической Германией в рамках будущего континентального блока, в состав которого также должны были войти Франция (каким-то образом примирившаяся с Германией) и Япония[618]. Но каким образом предполагалось достичь этого? Германский кайзер стремился к установлению немецкого контроля над черноморскими проливами, через которые проходило до 75 % российского экспорта зерна, имевшего ключевое значение для процветания империи[619]. Более того, во внутриполитическом плане Дурново склонялся к тому, чтобы снова объявить чрезвычайное положение, поддержанием которого он занимался в 1905 году, но к моменту составления его докладной записки примерно две пятых из 130 миллионов подданных Российской империи уже жили в условиях военного положения или особого режима («усиленная охрана»). Дурново, верный своим принципам, не поддавался правопопулистскому искушению привлечь на свою сторону крестьян посредством перераспределения собственности — не потому, что подобно большинству членов Госсовета или Думы был обладателем крупных земельных владений (у него их не было), а потому, что боялся беспорядков[620]. Воздерживался он и от решительного осуждения демократии, допуская, что она может быть подходящим строем для некоторых стран. И все же он утверждал, что демократия обернется распадом в России, которая нуждается в «твердой власти»[621]. Однако его стратегия закрытой крышки, сводившаяся к сохранению как можно более централизованной власти и отказу от сотрудничества с Думой в ожидании, когда во главе страны встанет настоящий самодержец, представляла собой политику застоя[622]. Он сам осознавал ключевую дилемму: чтобы уцелеть, власть нуждалась в репрессиях, но репрессии отталкивали от нее еще больше людей, сужая социальную базу режима и тем самым порождая потребность в новых репрессиях. «Мы находимся в тупике, — сетовал Дурново в 1912 году, — боюсь, что из него мы все, с Царем вместе, не сумеем выбраться!..»[623].
Если бы дело дошло до войны с Германией, то даже величайший из существовавших на тот момент охранителей царского режима не смог бы спасти самодержавие во второй раз[624]. Не только Дурново, но и Столыпин предупреждал, что очередная большая война «будет гибельна для России и династии»[625]. Что еще более важно, Дурново понимал, что крах режима во время мировой войны продиктует все последующие события[626]. Как он и предвидел, новая война — против Германии — в самом деле превратилась в революционную войну, ударившую рикошетом по самим социалистам и породившую анархию. «Как бы парадоксально это ни звучало, — вспоминал один из социал-демократов, меньшевик Федор Гурвич (известный как Федор Дан), — крайние реакционеры из числа царских чиновников разобрались в движении сил и социальном содержании этой грядущей революции куда быстрее и лучше, чем все российские „профессиональные революционеры“»[627].
618
На самом деле ни британцы, ни французы не были уверены в долговечности русско-германского противостояния, потому что между Санкт-Петербургом и Берлином не стояло какого-либо значимого конфликта интересов. Однако ведущие российские германофилы — Витте и Дурново — лишились возможности повлиять на Николая II. Докладная записка Дурново была составлена в феврале 1914 г. именно на фоне ослабления прогерманских настроений в Петербурге: Lieven, «Pro-Germans»; Бестужев.
620
Бывший заместитель Дурново отмечал, что его начальник «не мог проникнуть в психологические глубины народа»: Gurko,
621
«Управлять государством <…> есть дело суровое, — объяснял Дурново в конце 1910 г., — сама справедливость уступает перед требованиями государственных, высших интересов <…> Царь должен быть грозен, но милостив, сперва грозен, а потом уже милостив»: Государственный cовет: стенографический отчет. 6-я сессия, 17.12.1910, кол. 595; Lieven, «Bureaucratic Authoritarianism,» 395, n. 25.
623
Как вспоминал Александр Наумов, еще один представитель правых в Госсовете, «Болезнь Наследника, нервность Императрицы, бесхарактерность Государя, появление Распутина, бессистемность общей политики — все это заставляло честных и серьезных государственных людей не без волнения задумываться о положении вещей и не без опаски смотреть на неопределенное будущее…»: Наумов.
624
Много лет спустя в эмигрантской среде ходили рассказы о том, будто бы царь предложил Дурново стать премьер-министром и взять в свои руки бразды правления. «Ваше Величество, — якобы ответил на это Дурново, — моя система как главы правительства и министра внутренних дел не может дать быстрых результатов, она может сказаться только в несколько лет, и эти годы будут годами сплошного скандала: роспуски Думы, покушения, казни, может быть, вооруженные восстания. Вы, Ваше Величество, этих лет не выдержите и меня уволите; при таких условиях мое пребывание у власти не может принести пользы, а принесет только вред!». Идея о том, что Дурново еще раз попытался бы внушить свои взгляды Николаю II, а затем
626
Mendel, «Peasant and Worker». Мендель ссылается на Леопольда Хаймсона, в своей влиятельной статье указывавшего, что революция в России была неизбежна вследствие двойного раскола общества: между трудящимися и остальной частью общества и между образованным обществом и самодержавием. Haimson, «Problem of Social Stability».
627
Dan,