Пусть мяукают там, в Европе, на все голоса… о «крахе» СССР. Этим они не изменят ни на йоту ни наших планов, ни нашего дела. СССР будет первоклассной страной самого крупного, технически оборудованного промышленного и сельскохозяйственного производства. Социализм непобедим. Не будет больше «убогой» России. Кончено! Будет могучая и обильная передовая Россия.
Морис Хиндус, эмигрант, вернувшийся в свое родное село на юге Украины и оказавшийся в роли очевидца, осознавал, что затеянная Сталиным насильственная всеобщая коллективизация и форсированная индустриализация представляли собой «грандиозную игру»[47]. Двадцатью годами ранее отдельная крестьянская революция, происходившая параллельно городской большевистской революции, привела к экспроприации подавляющего большинства российских поместий, как и многих крестьянских хозяйств, и привела к возникновению огромного слоя мелких землевладельцев, насчитывавшего 25 миллионов крестьянских хозяйств. Разрушение этого нового социоэкономического пейзажа, основанного на фактическом владении землей, представлялось почти невыполнимой задачей. Предложенная Лениным квазирыночная новая экономическая политика являлась вынужденной уступкой этой крестьянской революции. Хотя основная масса коммунистов не питала особой любви к крестьянам, положительные результаты нэпа были налицо, многие коммунисты на селе со временем примирились с перспективой мирного врастания крестьян в социализм. По иронии судьбы эти ожидания никогда не были более сильными, чем в самый разгар активности центрального партийного аппарата с ее регулированием цен, ползучим огосударствлением и индустриализационными амбициями, которая фатально подорвала и без того сильно просевшую жизнеспособность нэпа. Сталин отчитывал выступавших за нэп коммунистов точно так же, как он нападал на европейских социал-демократов с их так называемым парламентским путем к социализму. «Можем ли мы это себе представить? — написал он на полях переизданной в 1930 году статьи Энгельса о мирном построении социализма во Франции и в США. — Нет, это неверно!»[48]
Сталин выступал за объединение мелких крестьянских хозяйств, которое бы позволило осуществить их механизацию и использовать агрономические методы, необходимые для повышения урожайности. Разумеется, все это было возможно и без коллективизации — именно таким путем, как указывал сам Сталин, пошли США, но там речь шла о крупных механизированных частных фермах, а в глазах марксистов-ленинцев классовые и имущественные отношения в конечном счете определяли политическую систему. Некоторые члены Политбюро все же думали или надеялись, что коллективизацию удастся провести добровольно, но к 1928 году добровольная коллективизация затронула всего 1 % обрабатываемых земель страны. Единственным способом осуществить всеобщую коллективизацию являлось принуждение. Перспектива чрезмерного насилия и неурядиц ужасала многих коммунистов. Но Сталин и его приверженцы возражали на это, что критики хотят приготовить омлет, не разбивая яиц. Единственной реальной альтернативой насильственной коллективизации было примирение коммунистов с капиталистическими социальными отношениями и вытекавшими из них долгосрочными политическими последствиями. В случае если бы не было покончено с крестьянской революцией, над режимом нависла бы постоянная угроза. К этим весомым соображениям добавлялась и становившаяся вопросом жизни и смерти индустриализация, которую нужно было каким-то образом финансировать. Ответ виделся в том, чтобы выжать из крестьян еще больше хлеба, в том числе для экспорта; этот путь был назван «первоначальным социалистическим накоплением». Россия столетиями видела жестокое обращение с крестьянами, но сейчас под это бездушие подводилась якобы научная и нравственная база[49].
Сталин не был главой правительства (Совета народных комиссаров). Он занимал должность Генерального секретаря Коммунистической партии, контролировавшего все коммуникации режима, кадровые назначения, советскую тайную полицию и армию, а также присматривавшего за правительством. Из своего кабинета (комната 521) в штаб-квартире партии на Старой площади в Москве Сталин осуществлял строительство социализма среди свирепых бурь массовой мобилизации[50]. Шаги, предпринятые Сталиным в 1929–1930 годах, были импровизацией, но они проистекали из глубин марксистской теории[51]. Сталин, как и Ленин, был уверен в том, что «мелкобуржуазному» крестьянству суждено сойти с исторической сцены, а также в неисправимости капитализма, коварстве классовых врагов, неизбежности революционного насилия и значении тактической гибкости и твердой воли. Он был ленинцем до мозга костей[52]. Сталин обострял ощущение необходимости в форсированном строительстве социализма, постоянно распинаясь об угрозе «капиталистического окружения». Миллионы городских жителей и даже часть сельского населения были заворожены сочетанием реальной классовой войны и передовой техники. Перспектива участия в построении нового, лучшего мира, столь привлекательная для масс, способствовала вербовке нового поколения партийных активистов и захватывала воображение людей по всему миру.
46
Дубинская-Джалилова, Чернев
47
Hindus,
48
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 3. Д. 211. С. 64 [цит. в обратном переводе с англ.]. См. также:
50
Ядро советского режима размещалось на четырех площадях и одной набережной: на Красной площади с треугольным участком Кремля, внутри которого находился построенный Екатериной II Сенатский дворец, где располагались главные помещения правительства (Совнаркома); на расположенной к северу от Кремля Старой площади, где на старом купеческом подворье обосновался центральный партийный аппарат; на площади Дзержинского, где в старом здании страхового общества находилась советская тайная полиция, а неподалеку — наркомат иностранных дел; на площади Ногина (фактически продолжавшей Старую площадь), где располагался наркомат тяжелой промышленности; на Фрунзенской набережной, где находились наркомат обороны и Генеральный штаб.
51
Радикализм Сталина в 1929 г. в какой-то мере был следствием провалов коммунистического режима, чья неспособность должным образом регулировать квазирыночный нэп порождала мнимую потребность в еще более обширных антирыночных мерах, которые только усугубляли проблему, требуя еще более обширных чрезвычайных мер. Решение пытались найти в борьбе с капитализмом, который и являлся первопричиной всех проблем. Карр подчеркивает «бессистемный и импульсивный характер окончательного решения», принятого в конце 1929 г., но упускает из виду мировоззрение и руководящие идеи, стоявшие за импровизациями режима. Carr, «Revolution from Above», 327. Об альтернативных решениях см.: Antisferov et al.,
52
Ленин писал: «Либо мы подчиним