Советские газеты тем временем поносили реальных советских рабочих как лодырей, прогульщиков и пьяниц, своей недисциплинированностью расстраивавших индустриальные планы режима. Меньшевистская эмигрантская печать рассуждала о том, что контроль над предприятиями остался в руках у «капиталистических» типов. Горький, тоже находившийся за границей, был ошарашен. «…факты отрицательного характера… нужно уравновешивать фактами характера положительного, — призывал он в письме Сталину в конце 1929 года. — Выполнение плана пятилетки необходимо показывать из недели в неделю, из месяца в месяц… [следует писать о строительстве] жилищ, заводов и фабрик, хлебозаводов и дворцов культуры, фабрик-кухонь и школ… Нужно, чтоб пресса… напоминала бы самой себе и читателям, что строительство социализма в Союзе Советов осуществляется не разгильдяями и хулиганами, не ошалевшими дураками, а действительно мощной и новой исторической силой — рабочим классом». Впрочем, вскоре в публичной сфере было уже никуда не деться от новостей о «социалистическом строительстве» и трудовом героизме, как и от панегириков Сталину и зловещих сюжетов о вредительстве[191].
Ликвидация кулачества как класса
Уже к началу декабря 1929 года Советское государство заготовило 13,5 миллиона тонн хлеба — вдвое с лишним больше, чем за какой-либо год из предыдущих лет существования режима[192]. Но государству надо было кормить намного больше жителей села (которые прежде покупали или выменивали хлеб на рынках), не говоря уже о необходимости иметь хлеб для амбициозного прироста экспорта и обеспечения норм снабжения в промышленных городах и на строительных площадках, а также в Красной армии[193]. В связи с этим на ноябрьском пленуме 1929 года был создан новый наркомат земледелия СССР. Его наркомом Сталин назначил Якова Эпштейна, известного как Яковлев, редактора «Крестьянской газеты» и члена дисциплинарной Центральной контрольной комиссии[194]. Он возглавлял комиссию по темпам и формам коллективизации, которая отвергла коммуну, означавшую полное обобществление всего имущества, и высказалась за промежуточную форму — артель, предусматривавшую обобществление земли, рабочей силы, тяглового скота и основного инвентаря при сохранении частной собственности на коров и прочий скот, а также некоторые повседневные орудия труда. Крестьянам, согласившимся на коллективизацию, также позволялось оставить придомовые наделы. Самый щекотливый вопрос, стоявший перед комиссией, заключался в том, можно ли допустить к участию в новом социалистическом сельском хозяйстве «классовых врагов» — кулаков. Как поступать с кулаками, обычно оставлялось на усмотрение их односельчан, и многие колхозы принимали их в свои ряды. Комиссия Яковлева выступила против какого-либо огульного подхода в этом деле[195].
Впрочем, в последний день работы (27 декабря 1929 года) продолжавшейся неделю конференции аграрников-марксистов Сталин неожиданно упредил комиссию, сделав с трибуны громкое заявление (обнародованное два дня спустя в «Правде») о том, что «от политики ограничения эксплуататорских тенденций кулачества мы перешли к политике ликвидации кулачества, как класса». Ликвидация целого класса? «Можно ли двигать дальше ускоренным темпом нашу социализированную индустрию, имея такую сельскохозяйственную базу, как мелкокрестьянское хозяйство, неспособное на расширенное воспроизводство и представляющее к тому же преобладающую силу в нашем народном хозяйстве? — задавался Сталин риторическим вопросом. — Нет, нельзя. Можно ли в продолжение более или менее долгого периода времени базировать Советскую власть и социалистическое строительство на двух разных основах — на основе самой крупной и объединенной социалистической промышленности и на основе самого раздробленного и отсталого мелкотоварного крестьянского хозяйства? Нет, нельзя». И далее: «Где же выход? Выход в том, чтобы укрупнить сельское хозяйство, сделать его способным к накоплению, к расширенному воспроизводству и преобразовать таким образом сельскохозяйственную базу народного хозяйства»[196]. Сталин был известен своим тихим голосом, но один из слушателей назвал его ультраагрессивную речь «электризующей»[197].
191
Graziosi, «Stalin’s Anti-Worker ‘Workerism’ 1924–1931», 253–4;
192
Как выразился Сырцов, вторя Сталину: «В тех местах, где мы имели сломленное кулацкое сопротивление… сразу начинается широкий приток хлеба, как будто бы выбита… пробка».
193
Нормы снабжения устанавливались случайным образом и варьировали от местности к местности. К февралю-марту 1930 г. города были разделены на более или менее приоритетные в зависимости от их величины и значения. Местные учреждения торговли приветствовали нормирование, поскольку оно позволяло обеспечить более надежное снабжение рабочих продуктами питания; за нормирование выступали и предприятия, добиваясь повышения норм снабжения для своего персонала. Davies,
194
Еще 4 июля 1929 г. на заседании Политбюро Молотов предложил создать наркомат земледелия СССР, но Николай Скрипник, нарком просвещения Украины, сразу же сообразил, что это означает переход земель республики в ведение союзных (в противоположность республиканским) властей, и выступил против этого, указав, что такой шаг противоречит Конституции УССР (в смысле республиканских прерогатив). Сталин, маневрируя, предложил отложить этот вопрос до пленума ЦК, а тем временем стал готовить fait accompli. Хлевнюк и др.
195
196
197
Solomon, «Rural Scholars», 148 (слова С. М. Дубровского). По слухам, Бухарин, Томский и Рыков накануне нового 1930 г. без приглашения явились к Сталину в его кремлевскую квартиру, принеся с собой грузинское вино, и Сталин впустил их. Medvedev,