Николай Кин, рабочий из южного украинского города Херсона, отправил Сталину письмо с гневной отповедью его «Головокружению от успехов», в которой подчеркивал вину ЦК, ущерб, нанесенный авторитету партии, и самоубийственность политики режима: «Кулака-то мы ликвидируем, а нищету и беспризорность развиваем, выбрасываем детей кулаков, ни в чем не повинных, на улицу». Сталин ответил ему частным образом. «Пройдет время, горячка отойдет, и Вы поймете, что Вы неправы от начала до конца, — писал он 22 апреля, призывая Кина не кичиться тем, что он рабочий. — Среди рабочих бывают всякие люди, и хорошие, и дурные. Я знаю старых рабочих с большим производственным стажем, которые все еще плетутся в хвосте за меньшевиками и до сих пор не могут освободиться от тоски по старым хозяевам-капиталистам. Да, т. Кин, всякие бывают на свете рабочие»[235].
Пропаганда и голод
25 апреля 1930 года, примерно на восемь месяцев раньше срока, в Айна-Булаке с огромной помпой были состыкованы отдельно строившиеся северный и южный участки Туркестано-Сибирской железной дороги, известной как Турксиб, — она сооружалась при помощи купленных за границей экскаваторов и гигантского количества ручного труда в экстремальных климатических условиях и в обстановке хаоса, порождавшего новый хаос. Советские власти и преследовали, и звали на службу буржуазных специалистов и казахов-жатаков (кочевников, не имевших скота); в надежде на получение хлебных карточек на стройку стекались безработные рабочие из славян. Постройка железной дороги позволила кормить сибирским хлебом Среднюю Азию, что давало возможность расширять там посевы хлопчатника, и в краткосрочном плане дала мощный пропагандистский эффект[236]. На церемонию стыковки и пиршество, устроенное в степи для многотысячной толпы («Да здравствует Турксиб! Да здравствует Сталин!») специальный поезд из Москвы доставил должностных лиц и зарубежных гостей — как пошутил один американский журналист, это был «микрокосм советского мира… и его капиталистического окружения»[237]. Один только Турксиб мог окупить многочисленные провалы, особенно в глазах тех, кто хотел верить. Не все подверглись идеологизации одинаково, но все же жизнь вне коммунизма становилась немыслима[238].
Затем настала очередь Ростовского завода сельскохозяйственного машиностроения, крупнейшего в Европе, — о его введении в строй было объявлено 1 июня 1930 года, после трех лет строительства[239]. На днепровских порогах в Советской Украине лихорадочно сооружалась легендарная гидроэлектростанция — Днепрогэс. И неважно, что какое-то время половина подъемных кранов использовалась для того, чтобы не дать рухнуть второй половине: символика обуздания природы, с тем чтобы снабдить энергией новый индустриальный комплекс в составе будущих алюминиевых заводов и сталеплавильного комбината в Запорожье, в бесчисленных репортажах увязывалась с преобразованием личности. Как гласил популярный лозунг: «Мы строим плотину, а плотина строит нас»[240]. Всемерно освещалось также эпохальное строительство сверхсовременных доменных печей — и формирование новых людей — в далеких Магнитогорске и Кузнецке, привлекавшее толпы иностранных корреспондентов, многие из которых были вынуждены отказаться от прежнего скептицизма.
Эти стройки служили магнитом и для рабочих из крестьян, стремившихся преобразиться, спастись от раскулачивания или найти средства на жизнь. Сообщения о нехватке продовольствия на местах и болезнях, вызванных голодом, приобрели массовый характер уже летом 1930 года и поступали из Центрально-Черноземного района, с Северного Кавказа, Украины, советского Дальнего Востока и из Западной Сибири[241]. Киевские власти заклинали Микояна срочно помочь с продовольствием («местные ресурсы использованы»). ОГПУ отмечало, что колхозники на Украине отказываются работать, потому что не получают пищи, и это угрожало породить порочный круг нехватки продовольствия[242]. Однако в наибольшей степени голод и массовое бегство населения летом 1930 года обострились в Казахской автономной республике. Утверждалось, что в Сибирь, Узбекистан, Иран, Афганистан и Китай направилось более 150 тысяч казахов и с ними почти миллион голов скота[243]. Невзирая на пропаганду, коллективизация, призванная финансировать индустриализацию, вместо этого грозила задушить ее[244].
235
Письмо Кина было датировано 2 апреля 1930 г.; ответ Сталина вернулся из-за того, что адресат не был найден, и 29 мая Товстуха осведомился у херсонского партийного босса, существовал ли Николай Кин в реальности — судя по всему, Кин (каким бы ни было его настоящее имя) сообщил неверный адрес. Максименков.
236
Идея проложить железную дорогу между Сибирью и русским Туркестаном была впервые выдвинута в 1886 г.; работы начались в 1927 г. Carr and Davies,
238
Еще один из главных аргументов моей книги
240
Rassweiler,
241
Самые ранние сообщения о голоде в РСФСР, судя по всему, пришли в январе 1930 г. из Сталинградского района в Поволжье, где, согласно донесениям ОГПУ, погибла половина урожая. Крестьяне, собираясь группами, требовали продовольствия у властей, которые не предпринимали никаких особых мер, и людям приходилось употреблять в пищу суррогаты, а дети переставали ходить в школу. Кондрашин.
242
Кондрашин и др.
243
Учителя из Акмолинской области в Казахстане в массовом порядке бросали школы и устраивались работать на железной дороге, где их хоть как-то кормили. Кондрашин и др.
244
Пока продолжались переговоры с Англией на предмет советских обязательств по долгам царской России и Временного правительства, британская печать всячески восхваляла Сокольникова, назначенного советским послом в Лондон, как единственного коммуниста, который держит свое слово. В русской эмигрантской газете, издававшейся Павлом Милюковым, бывшим лидером конституционных демократов, Сокольникова хвалили как «единственного советского администратора, доказавшего на деле… „умение учиться“ государственному делу». Более того, в статье коварно ставился вопрос: «Сталин или Сокольников?»