На собраниях, прошедших перед съездом в учебных заведениях, на предприятиях и в крупных партийных организациях, партийная политика подвергалась резким нападкам[264]. Но, вместо того чтобы попытаться оседлать эти массовые настроения, то есть изображать оппозицию, Рыков и Томский отправлялись на партийные собрания и предупреждали о попытках «мелкобуржуазных элементов в деревне» и «заграничной буржуазии» воспользоваться разногласиями внутри партии. В награду их упрекали на съезде за то, что они недостаточно энергично открещивались от потенциальных сторонников[265].
Бухарин, больной пневмонией, которой заболел и Троцкий, подвергаясь политическим нападкам, уехал в Крым, где сошелся с Анной Лариной; ей было 16 лет, ему — 41[266]. Нести бремя выпало на долю Рыкова, который, несмотря на то, что ему мешали говорить, снова сознался в ошибках («огромного политического значения»), но отрицал, что когда-либо находился в оппозиции[267]. Во время съезда Сталин писал Наде (2 июля), находившейся в Германии: «Татька! Получил все три письма. Не мог сразу ответить, т. к. был очень занят. Теперь я, наконец, свободен. Съезд кончится 10–12. Буду ждать тебя, как бы ты не опоздала с приездом. Если интересы здоровья требуют, оставайся подольше… Це-лу-ю»[268]. Съезд затянулся до 13-го. Томский, Бухарин и Рыков были переизбраны в Центральный Комитет, который оставил Рыкова в Политбюро. Но Томскому там не нашлось места, а его людей систематически прогоняли с профсоюзных должностей. «Могут сказать, что это нарушение пролетарской демократии, — сказал Каганович делегатам съезда по поводу этих увольнений, — но, товарищи, давно известно, что для нас, большевиков, демократия не фетиш»[269].
Каганович был «выбран» в полноправные члены Политбюро. Ворошилов и Орджоникидзе немедленно отбыли из столицы в отпуска продолжительностью около двух месяцев. 17 июля верный Сталину Киров отчитывался о съезде перед Ленинградской партийной организацией, которую он возглавлял. «Одним словом, — не торопиться, — сказал он, издеваясь над правыми. — Если встанет… вопрос о том, что кулака надо поприжать, — зачем это делать, мы все равно социализм построим и рано или поздно кулак сам по себе исчезнет… Если надо хлебозаготовки проводить, если нужно, чтобы кулак излишки дал, — зачем его прижимать, когда можно цену прибавить и он сам отдаст… Одним словом — правые за социализм, но без особых хлопот, без борьбы, без трудностей»[270].
Два дня спустя председатель Госбанка Пятаков, раскаявшийся троцкист, находившийся в доверительных отношениях с Орджоникидзе, отправил Сталину подробное описание фискального кризиса и стремительной инфляции, причиной которых были наплевательское отношение к издержкам и безудержное печатание денег. Он предлагал радикально сократить статьи импорта, ограничить экспорт продукции животноводства, поднять цены на многие товары и сократить расходы на весьма разорительные показательные стройки[271]. По сути, это была опоздавшая к съезду инструкция по исправлению курса. Сталин отозвался на нее не сразу.
264
Борис Шеболдаев говорил на съезде (29 июня): «…в ряде… организаций нашей партии мы имеем выступления как самого открытого правооппортунистического, так и „лево“-троцкистского характера в таких размерах и в таких открытых и наглых формах, которых мы не знали даже в самый разгар борьбы с правым уклоном».
265
В то время как Микоян обличал «правый уклон», Рудзутак заявил делегатам, что со стороны правых имела место «прямая клевета на партию, прямая клевета на т. Сталина».
266
Бухарин знал Ларину еще четырехлетним ребенком. Она росла в квартире своего отчима Юрия Ларина в «Метрополе», куда к нему приходили высшие партийные сановники, включая Сталина. Бухарин жил этажом ниже. На Черном море у него продолжалась связь с Александрой Травиной — навязанной ему любовницей (кажется, она чудесным образом оказалась в одном купе с ним в ночном поезде из Москвы в Ленинград). Ларина и Бухарин в 1934 г. сочетались браком.
267
268
Мурин.
269
271
Квашонкин.