Центральная власть не издавала никаких специальных указов о запрете частной торговли, однако Сталин повел атаку на нэпманов (торговцев[430].) Число магазинов и киосков, в 1928 году превышавшее 600 тысяч, сократилось до 140 тысяч. Партийно-государственный нажим ощутили на себе и кустари-одиночки. (После чего Молотов сокрушался насчет крайней нехватки деревянных ложек в рабочих столовых и невозможности починить одежду и обувь[431].) Многие нэпманы вернулись в деревню, но значительное их число устроилось в отделах снабжения, заняв привилегированное положение при новом социалистическом строе[432]. Между тем во многих городах уже были учреждены карточки на хлеб и другие продукты питания, и Сталин включил вопрос о снабжении рабочих продовольствием — этой ахиллесовой пяте режима — в повестку дня декабрьского пленума 1930 года. Пленум одобрил зародившуюся на некоторых заводах практику создания «закрытых» кооперативов, занимавшихся распределением бакалейных товаров и одежды среди рабочих. Крупнейшие заводы вскоре обзавелись собственными подсобными хозяйствами, зернохранилищами и складами товаров, что являлось незапланированным, но логичным результатом гонений на легальную частную торговлю и частное предпринимательство[433].
Советское партийное государство резко отличалось от прочих авторитарных режимов того времени уже благодаря своему монопольному положению в политике и в публичной сфере и своим динамичным массовым организациям, однако постепенное построение социоэкономической монополии являлось еще одним важным аспектом пути к установлению тоталитарной власти. Централизованные заготовки и распределение наваливались почти непосильным бременем на административный аппарат, однако значительная коррупция и бытовая изобретательность обеспечивали людям пространство для маневра. Тем не менее отныне Советское государство контролировало не только политическую активность людей и мысли, но и то, где они работали, где жили, чему учили детей и даже калорийность их питания — по сути, все аспекты жизни их самих и их семей[434].
В состоянии перетряски находилось само государство, претерпевавшее стремительный рост, которым оно было обязано ликвидации частной собственности и политическим чисткам[435]. На многие вакансии, возникшие благодаря расширению государственного аппарата и арестам, выдвигали квалифицированных рабочих[436]. Это изменило демографический состав аппарата (но не его образ действий) и рабочего класса: доля рабочих в крупной промышленности, чей возраст не превышал 22 лет, достигла одной трети; выросла и доля работниц[437]. Новые управленцы и инженеры имели гораздо более обширный практический опыт, чем их коллеги царского времени, но на данный момент наблюдалась серьезная нехватка компетентности, что в сочетании с лихорадочными темпами производства вызвало эпидемию несчастных случаев и расточительства[438]. С некоторыми важными стройками пришлось повременить. Орджоникидзе открыл Всесоюзную конференцию работников социалистической промышленности (30 января — 4 февраля 1931 года) речью, в которой отстаивал количественные плановые показатели развития промышленности, но призывал контролировать издержки, дополнять централизованное снабжение контрактами на прямые поставки с других предприятий и ввести ответственность управленцев за финансовые результаты и качество продукции. Более того, он защищал «буржуазных» специалистов, которых в течение полутора лет публично обвиняли во вредительстве и предавали за него суду[439].
В последний день работы конференции в зале появился Сталин. «Иногда спрашивают, нельзя ли несколько замедлить темпы, придержать движение. Нет, нельзя, товарищи!» — заявил он, дав поучительное объяснение: «Задержать темпы — это значит отстать. А отсталых бьют. Но мы не хотим оказаться битыми… История старой России состояла, между прочим, в том, что ее непрерывно били за отсталость. Били монгольские ханы. Били турецкие беки. Били шведские феодалы. Били польско-литовские паны. Били англо-французские капиталисты. Били японские бароны. Били все — за отсталость. За отсталость военную, за отсталость культурную, за отсталость государственную, за отсталость промышленную, за отсталость сельскохозяйственную… Таков уже закон эксплуататоров — бить отсталых и слабых. Волчий закон капитализма. Ты отстал, ты слаб — значит ты неправ, стало быть, тебя можно бить и порабощать. Ты могуч — значит ты прав, стало быть, тебя надо остерегаться». Из этого он делал вывод: «Мы отстали от передовых стран на 50–100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут»[440].
430
Режим боролся с частными торговцами при помощи налогов. Кроме того, нэпманов систематически изгоняли из их квартир. Davies,
431
Тихомиров.
432
Fitzpatrick, «After NEP». Нэпманам и прочим «нетрудовым элементам» был закрыт доступ к государственному жилью и карточной системе — если только им не удавалось «перекраситься».
433
Lih et al.,
435
К середине 1931 г. следствие велось в отношении около 160 тыс. из примерно 2 млн функционеров; было арестовано не менее 5 тыс. служащих центрального экономического аппарата и 4500 человек на железной дороге — главным образом за «вредительство». Davies,
437
438
В 1929–1930 гг. из стен техникумов и технических вузов вышло всего 3166 человек, но в 1928–1929 гг. число выпускников этих учебных заведений составило только 1282, причем образование, которое давалось там, не было всесторонним. Советские инженеры-стажеры обучались по большей части на рабочем месте, в том числе работая рядом с европейскими и американскими специалистами, приехавшими в СССР. Davies,
439
Орджоникидзе
440
О задачах хозяйственников.