Сталинский режим воспроизвел давний шаблон русской истории — Россия считала себя провиденциальной державой, которой суждена в этом мире особая миссия, но при этом существенно отставала от других великих держав на Западе, и это обстоятельство снова и снова вынуждало российских правителей проводить силами государства форсированную модернизацию в попытке преодолеть этот дисбаланс или по крайней мере контролировать его. Эта срочная потребность в сильном государстве уже в который раз привела к установлению режима личной власти. При сталинском правлении и апокалиптическое кровопролитие, и способности государства по мобилизации ресурсов и привлечению населения к решению своих задач резко возросли, что являлось последствием эпохи массового насилия, которая ворвалась в мир вместе с Первой мировой войной, хотя впервые дала о себе знать чуть раньше, а также заманчивых обещаний марксизма-ленинизма и особенностей личности самого Сталина. Источником его деспотической власти служили не только подконтрольные ему мощные рычаги выстроенной им диктатуры ленинизма, но и идеология, которую он сам диктовал. Его режим оказался способен задавать рамки общественной мысли и личной идентичности, а сам он — воплощать в себе страсти и мечты, творить и олицетворять социалистическую современность и мощь советской страны. Посредством лаконичных телеграмм и кратких телефонных звонков он мог приводить в действие неуклюжий советский партийно-государственный аппарат, прибегая к дисциплинарным мерам и запугиванию, но в то же время и эмоционально гальванизируя молодых функционеров, ощущавших тесную личную связь с ним, и миллионы жителей страны, которым никогда не приходилось видеть его наяву. Сталин был знатоком исторических сил и людей, и его власть позволяла тем, кто не имел ничего за своими плечами, чувствовать свою историческую значимость в мире.
Сталинский режим представлял собой не просто этатистскую модернизацию: он претендовал на ликвидацию частной собственности и рынков, классовых противоречий и социального отчуждения, восстановление целостности общества, разъедаемого буржуазией, достижение социальной справедливости в глобальных масштабах. По своему мировоззрению и практикам это был заговор, видевший заговоры везде и во всем и сам себя обманывавший своими собственными страхами. В сфере управления он сводился к борьбе ради планирования и контроля, порождавшей множество импровизированных беззаконий, попыткам навести порядок и системе, самой систематизированной частью которой были пропаганда и мифы о системе. В условиях насаждаемой непрозрачности и откровенной лжи даже большинство высокопоставленных функционеров были вынуждены обращаться к «кремленологии» (слухи, истолкование различных «сигналов»). К печальным последствиям нередко приводила и фанатичная сверхцентрализация, однако самым опасным изъяном отнюдь не непогрешимой сталинской власти оказался культ непогрешимости партии и особенно самого Сталина. Как выяснилось, сверхчеловеческой решимости, которую он выказал, инициировав и доведя до конца процесс коллективизации, сопутствовала неожиданная уязвимость, проявлявшаяся в его реакции на критику, вызванную жестокими неурядицами и голодом. Сталина преследовали не ужасы, пережитые крестьянами в годы коллективизации, а страх перед тем, что партия призовет его к ответу за эти ужасы, который и подстрекал его к массовым убийствам и кампании бессмысленного террора, ставших возможными благодаря большевизму, но проводившихся в жизнь именно им. Раздувавшийся им пандемониум всеобщих обвинений в предательстве служил отражением не реальности и даже не потенциальных угроз, а лишь его собственных демонов. Обратная сторона — его фантазии об очистке кадров и их обновлении путем выдвижения новых людей — была не в силах унять его тревоги, отчасти вследствие вопиющей неспособности этих выдвиженцев усвоить «Краткий курс», написанный специально для них.
По своим склонностям Сталин был русским националистом в имперском смысле и выказывал антизападничество, являвшееся ключевым импульсом давней российско-евразийской политической культуры. Поначалу амбициозная советская версия стремления сравняться с Западом, чтобы сохранить антизападную российскую идентичность, лишь усилила зависимость страны от передового Запада. Но после массового заимствования технологий сталинский режим ценой больших издержек при низкой эффективности этого процесса приступил к созданию передовой военной промышленности и смежных отраслей в масштабах, беспрецедентных даже для такой сильно военизированной страны. Впрочем, в геополитическом плане царская Россия ради своей безопасности вступала в союзы с другими странами, в то время как Советский Союз стремился или имел возможность заключать только договоры о ненападении. Самоизоляция страны приобрела еще более вопиющие формы. Одна из соседних держав — Япония подтолкнула Сталина к безудержной милитаризации страны, и после многих лет осторожных ответов он наконец решился дать отпор поползновениям этой островной державы, задействовав лучше вооруженные советские сухопутные силы, возглавляемые более талантливыми командирами, в пограничной войне. Другая соседняя держава — Германия в силу своего географического положения, сухопутной военной мощи и склада характера своего правителя была бесконечно более опасной. Сталин настойчиво называл фашизм реакционной силой, якобы служившей для буржуазии способом сохранения старого порядка[5282]. Однако Гитлер принес с собой то, к чему Сталина не подготовили ни Маркс, ни Ленин.