Сталин не спешил возвращаться в Москву. На Политбюро некоторые функционеры выступали за решительные действия с целью защиты советской администрации КВЖД, как в 1929 году, но Сталин подозревал, что советско-японским столкновением воспользуются другие страны, особенно после того, как Каганович и Молотов уведомили его об отсутствии реакции со стороны англичан и французов. «Вероятнее всего, что интервенция Японии проводится по уговору со всеми или некоторыми великими державами на базе расширения и закрепления сфер влияния в Китае, — указывал он своим подручным (23 сентября 1931 года). — Наше военное вмешательство, конечно, исключено, дипломатическое же вмешательство сейчас нецелесообразно, так как оно может лишь объединить империалистов, тогда как нам выгодно, чтобы они рассорились»[522].
1 октября 1931 года Совнарком втихомолку увеличил план по капиталовложениям в военную промышленность. За первые девять месяцев года объемы производства едва возросли[523]. Сталин наконец отбыл из Сочи в Москву 7 октября. Десять дней спустя режим учредил «комитет по резервам», которому поручалось накопить запасы хлеба на случай войны. Амбициозные планы по экспорту зерна с целью оплаты импортного промышленного оборудования оставались в силе[524]. Однако в районах, пораженных засухой, прошли сильные дожди, погубив часть собранного хлеба, хранившегося под открытым небом. Вследствие более мощного, чем ожидалось, прироста численности городской рабочей силы число людей, охваченных нормированием, выросло в рамках всего Союза с 26 миллионов в начале 1930 года до 46 миллионов к осени 1931 года[525]. Кроме того, нужно было кормить армию и растущее тюремное население, не говоря уже о бюрократической гидре, отвечавшей за распределение хлеба[526]. Запасы зерна на всем советском Дальнем Востоке составляли всего 190 тысяч тонн.
Глобальная встряска
Утром в понедельник 21 сентября 1931 года — почти одновременно с японской агрессией в Маньчжурии — Великобритания потрясла весь мир, отказавшись от золотого стандарта, хотя ее золотой запас еще не был исчерпан[527]. В течение месяца британскому примеру последовало еще 18 стран. Акции на Нью-Йоркской бирже обесценились вдвое — это был второй крах за полтора года. Соответствующая девальвация фунта стерлингов имела глобальные последствия, потому что Англия наряду с Соединенными Штатами играла роль главного мирового краткосрочного заимодавца[528]. Вскоре Лондон перешел на «имперскую свободную торговлю», которая была свободной только для британских доминионов — для других стран были установлены протекционистские тарифы, — и поспешно сколотил стерлинговый блок. Тем самым фактически была подведена черта под длительной эпохой, в течение которой Англия поддерживала открытый глобальный экономический строй[529].
Торжествующая «Правда» (22.09.1931) расценила отказ от золотого стандарта как «ослабление не только Англии, но и всего международного империализма». Такие марксисты, как Сталин, полагали, что капитализм не может функционировать без периодических кризисов. На самом деле структурные проблемы вылились в то, что стало известно как Великая депрессия, из-за решений, принятых людьми. Руководители центральных банков и их подпевалы уже давно верили в необходимость конвертируемости между валютами и золотом, однако система с фиксированным обменным курсом работает лишь в случае примерно одинакового макроэкономического положения ее участников (близкие уровни заработных плат и ценовой инфляции, дефицитов государственного и частных бюджетов, а также конкурентоспособности) и отсутствия потрясений. Сейчас же, столкнувшись с потрясением, финансовые власти решили поднять процентные ставки, тем самым усугубив проблемы. К тому же финансы все равно пошли вразнос. К концу года в США, цитадели мировых финансов, почти три тысячи банков разорились или претерпели поглощение при одновременном падении доверия и ВВП. Все это сопровождалось дефляцией цен на активы и товары, расстройством торговли и массовой безработицей[530].
Депрессия больнее ударила по Восточной Европе, чем по Западной, поскольку преимущественно крестьянские страны сильно пострадали из-за обрушения товарных цен, в то время как их правительства (за исключением чехословацкого) находились в зависимости от зарубежного финансирования, которое иссякло. Большинство восточноевропейских стран не спешили девальвировать свои валюты, опасаясь повторения гиперинфляции, но они закрывали банки, учреждали контроль над валютными операциями и торговлей, поднимали тарифы и откладывали или приостанавливали выплаты по внешним долгам, тем самым двигаясь в сторону автаркии, которая усиливала бюрократический произвол и сокращала влияние рынков, а также придавала дополнительный импульс авторитаризму, правому популизму и ксенофобии[531]. СССР тоже был преимущественно крестьянской страной, и, хотя экономические проблемы у капиталистов первоначально дали Сталину возможность ввозить в страну западные технологии почти в неограниченных масштабах, теперь он попался в ловушку, так как закупка этих средств производства зависела от товарных цен и зарубежного финансирования[532].
522
Хлевнюк и др.
523
Davies,
524
Кондрашин, Пеннер.
525
Официальные оценки урожая 1931 г. несколько раз снижались, в итоге достигнув 69,5 млн тонн, хотя это все равно было сильное преувеличение. Davies and Wheatcroft,
526
Хлевнюк и др.
527
«Мало кто из англичан не ликует из-за того, что мы сбросили наши золотые оковы», — писал Джон Мэйнард Кейнс. Eichengreen,
528
Франция сама по себе была слишком слаба, чтобы стабилизировать глобальную валютную систему, а США, столкнувшись с собственными экономическими и финансовыми сложностями, не пожелали в этом участвовать. Steiner,
529
«The End of an Epoch»,
530
Eichengreen,
532
Советская внешняя торговля, несмотря на неурядицы, постигшие капиталистический мир после 1929 г., первоначально развивалась быстрее, чем предусматривалось в пятилетнем плане, но, несмотря на то что в 1930 г. СССР отправил на экспорт в два с лишним раза больше зерна, чем в 1927–1928 гг., он выручил за него примерно те же деньги из-за снижения цен. В 1931 г. поступления были еще меньше. Более того, катастрофическое снижение поголовья скота совершенно расстроило планы по экспорту продукции животноводства, и даже механизация сельского хозяйства сопровождалась издержками (тракторам было нужно топливо, из-за чего пришлось сократить экспорт нефтепродуктов).