Хлеборобы отказывались поставлять режиму по установленным им издевательски низким ценам даже то, что им удалось собрать: в 1931 году рыночная цена центнера ржи составляла 61 рубль 53 копейки, в то время как государство платило 5 рублей 50 копеек; для пшеницы это расхождение было еще более сильным[547]. Однако сейчас агенты по хлебозаготовкам забирали даже запасы, обеспечивавшие минимальный уровень потребления. После осенней заготовительной кампании 1931 года (она продолжалась до начала 1932 года) у крестьян осталось меньше хлеба, мяса и молока, чем когда-либо с середины 1920-х годов. «Товарищ Сталин, прошу вас обратить внимание на то, как колхозники живут в колхозах, — призывал автор одного из бесчисленных писем, поднимавших тему голода. — Выступать на собраниях невозможно; если ты выступишь, тебя называют оппортунистом»[548].
Сталин был единственным заслоном на пути к отступлению от строительства социализма. 16 ноября 1931 года, когда он шел по Ильинке, преодолевая недолгий маршрут от партийной штаб-квартиры на Старой площади до Кремля, ему повстречался бывший белый офицер и мнимый британский агент, за которым ОГПУ вело слежку[549]. Этот человек, пользовавшийся псевдонимом Яков Огарев, якобы так растерялся, что не сумел достать револьвер из-под тяжелого пальто. Согласно другой трактовке, выслеживавший его сотрудник ОГПУ успел схватить его за руку. Так или иначе Огарев был арестован. «Я сразу его [Сталина] узнал по сходству с портретами, которые я видел, — говорил он на следствии. — Он мне показался ниже ростом, чем я его себе представлял. Шел он медленно и смотрел на меня в упор. Я тоже не спускал глаз с него». Не было ни суда, ни упоминаний об этом инциденте в печати[550]. Политбюро приняло еще одну секретную резолюцию, запрещавшую Сталину ходить по Москве пешком. Эта случайная встреча чем-то напоминала встречу Гаврило Принципа и Франца-Фердинанда на улице в Сараево рядом с лавкой деликатесов Морица Шиллера в 1914 году. Однако вооруженный Огарев не был Принципом.
Гарантия от агрессии
Япония, вторгшаяся в Маньчжурию, захватила промышленно развитую страну, превышавшую размерами Германию, Францию и Австрию вместе взятые, и это обошлось ей всего в три тысячи убитых, пять тысяч раненых и 2500 обмороженных[551]. «Япония задумала захватить не только Маньчжурию, но, видимо, и Пекин», — проницательно писал Сталин Ворошилову (27 ноября 1931 года). И добавлял: «Не исключено и даже вероятно, что она протянет руку к нашему Даль[нему]вост[ок]у и, возможно, к Монголии, чтобы приращением новых земель пощекотать самолюбие своих китайских ставленников». Кроме того, он полагал, что японцы будут делать вид, что защищают этот регион от «большевистской заразы», одновременно создавая экономическую базу на материке, без которой Япония будет зажата «между военизирующейся Америкой, революционизирующимся Китаем и быстрорастущим СССР»[552]. Сталин выступал за выполнение «серьезных предупредительных мер военного и невоенного характера», включая размещение дополнительных частей на советском Дальнем Востоке, и тем самым шел по узкой грани между проявлением слабости, которое могло спровоцировать нападение, и чрезмерно жесткими мерами, которые могли быть восприняты как casus belli[553]. Кроме того, с его подачи Советский Союз с удвоенным старанием стал добиваться заключения пактов о ненападении со странами на своих западных рубежах. Такой пакт в 1926 году был заключен с Литвой, но Сталин стремился заключить их с Латвией, Эстонией, Финляндией, Румынией и, в первую очередь, с Польшей[554].
Наряду с донесениями о том, что французское правительство подстрекает Японию к войне с СССР и пытается вставить в проект двустороннего пакта с Москвой положение о том, что он утратит силу именно в случае такого нападения третьей стороны, — которые вполне отвечали циничным представлениям Сталина об империалистических державах, — его ожидал и неприятный сюрприз: яростное сопротивление пакту о ненападении с Польшей в наркомате иностранных дел[555].
547
В 1926–1927 гг. средняя рыночная цена за центнер ржи составляла 7 руб. 53 коп., а государственная цена — 4 руб. 31 коп. Davies and Wheatcroft,
548
Кондрашин, Пеннер.
549
Хаустов и др.
550
Этот инцидент произошел около дома по адресу Ильинка, 5/2, напротив Старого Гостиного двора. На самом деле Огарева якобы звали Платонов-Петин и в нем опознали помощника резидента британской разведки, отвечавшего за приграничные государства, раньше входившие в состав Российской империи. На докладе ОГПУ Молотов написал: «Членам ПБ. Пешее хождение т. Сталину по Москве надо прекратить», под чем также подписались Каганович, Калинин, Куйбышев и Рыков. Не исключено, что это ускорило решение Сталина окончательно перенести свой кабинет в Кремль. «Агент английской разведки случайно встретил вас…» С. 161–162 (АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 226. Л. 18, 19: 18.11.1931); Хаустов и др.
551
Японские патриоты превозносили свою страну как завоевателя-освободителя, в то время как армейское руководство и многие гражданские лица, поддерживавшие этот шаг, объявляли захват Маньчжурии вопросом национального выживания. Duara,
552
Квашонкин.
553
Нежелание советских властей показаться ни чрезмерно воинственными, ни чрезмерно слабыми заметно в выступлении Молотова в ЦИКе 22 декабря 1931 г., когда он повторил слова Сталина, сказанные в июне 1930 г.: «Чужой земли нам не надо, но ни одной пяди своей земли мы никому не уступим». Молотов. О выполнении первой пятилетки: доклад на второй сессии ЦИК СССР о народно-хозяйственном плане на 1932 год.
554
Кен.
555
Квашонкин.