Зловещие сигналы
5 февраля 1932 года японские войска вошли в Харбин, главный советский железнодорожный узел в Китае, вызвав эйфорию среди антисоветски настроенных эмигрантов[585]. В конце февраля советская разведка перехватила еще одно письмо Касахары в Токио с обещанием о том, что «если… начнется война между СССР и Японией… Польша, Румыния и лимитрофы вступят в войну… улучив благоприятный момент. Франция не пожалеет усилий для активной поддержки этих государств»; также в нем говорилось, что «белогвардейские организации, которые находятся вне пределов СССР… представляют собой достаточную силу»[586]. Японские военные самолеты вторгались в советское воздушное пространство, но Сталин приказал советским силам не отвечать на провокации поджигателей войны[587]. Тем не менее режим создал Дальневосточный флот в качестве самостоятельного подразделения и увеличил план по выпуску подводных лодок[588]. 4 марта 1932 года в «Известиях» были напечатаны выдержки из расшифрованных секретных японских телеграмм с призывами к захвату Сибири и советского Дальнего Востока. (Судя по всему, японцам стало известно, что советские спецслужбы взломали их шифр.) «Известия» подчеркивали, что, хотя Москва сохраняет нейтралитет в китайско-японском конфликте, «Советский Союз [не] позволит кому бы то ни было нарушить неприкосновенность советских границ, вторгнуться в его пределы и захватить хотя бы малейшую часть советской земли»[589]. Тухачевский пересмотрел «польско-румынский» военный план, отныне предполагавший превентивный разгром Польши «ударами тяжелых бомбардировщиков по району Варшавы» и танковыми армиями[590].
Япония не стала аннексировать Маньчжурию, как она поступила с намного более маленькими Тайванем и Корейским полуостровом, а вместо этого организовала провозглашение марионеточного государства Маньчжоу-Го («Маньчжурская страна») и 9 марта поставила во главе Маньчжурии — древней родины династии Цин — Генри Пу-И, низложенного последнего цинского императора (незадолго до того похищенного японцами)[591]. Десять дней спустя Карахан предложил гарантии советской сдержанности японскому послу Хироте, который втайне сообщал Токио, что тот может делать в Маньчжурии все что ему угодно[592]. Втихомолку советское правительство обещало признать Маньчжоу-Го, продать Японии КВЖД и начать переговоры о рыбной ловле, нефтяных концессиях и торговле, требуя, чтобы взамен Япония перестала спонсировать антисоветские эмигрантские группировки, но Токио выказывал безразличие. Советскому послу в Токио было приказано донести до японцев, что Москва не даст себя запугать[593]. Впрочем, выбор у Сталина был невелик. К тому моменту завершились переговоры по поводу пакта о ненападении с Финляндией (21.01.1932) и с Латвией (05.02), а также впоследствии (04.05) был подписан пакт с Эстонией, однако переговоры с Румынией зашли в тупик из-за аннексии Бессарабии, оспариваемой Советским Союзом[594]. Переговоры с Францией шли мучительно и увенчались успехом лишь поздней осенью[595].
Сталин получал свежие донесения, что Варшава не отказалась от попыток дестабилизировать Украину и по-прежнему готова совместно с Японией напасть на СССР[596]. Тем не менее переговоры с Польшей в конце лета принесли плоды в виде пакта, хотя он и был заключен всего на три года. Германские опасения оправдывались: Сталин уступил требованию Польши вставить в текст договора положение о нерушимости границ последней[597]. Однако Ворошилов в письме (12.03.1932) советскому послу в Берлине горько сетовал на то, что верховное командование Рейхсвера лишь по необходимости «с нами „дружит“ (в душе ненавидя нас)»[598]. Пакты с Польшей и Францией фактически положили конец неудачным попыткам СССР установить особые отношения с Германией, основанные на том, что обе страны были париями в Версальской системе. Неизменной целью этих усилий было предотвращение создания антисоветского блока, чего на данный момент и удалось добиться при помощи торгового договора с Берлином 1931 года и пактов о ненападении с Варшавой и Парижем 1932 года[599]. Тем не менее для советской разведки, одержимой навязчивой идеей борьбы с эмигрантами, мотивы действий иностранных правительств оставались загадкой[600]. К тому же у СССР не было союзников. Пакты о ненападении были заключены с врагами[601].
585
Советские пропагандисты негодовали из-за того, что Токио называл себя «апостолом мира» и утверждал, будто бы Китай «оскорбил» Японию и угрожает ей «хаосом». И наоборот, осакская газета (03.03.1932) возмущалась: «Почему американская аннексия Филиппин считается законной, а захват японцами Формозы [Тайваня] нет?» Танин, Коган.
586
Касахара и его польские контакты явно стремились подтолкнуть Токио к активным действиям. Сталин выделил в тексте письма фрагменты, в которых речь шла о необходимости изучать техническое развитие Красной армии, и написал на документе: «Из рук в руки. Членам ПБ. (Каждому отдельно.) С обязательством вернуть в ПБ». Хаустов и др.
587
Блюхер уже отдал приказ открывать огонь по нарушителям границы, и Сталин выместил на нем свой гнев, когда узнал об этом. РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 43. Л. 116. В то же время Ворошилов направил Блюхеру секретный приказ (от 28.02.1932) уничтожать всех, кто нарушит советскую границу. Stone,
588
Кроме того, с целью «укрепления советской дальневосточной границы» был создан специальный колхозный корпус, а на советский Дальний Восток были направлены семь танковых батальонов с приданной им пехотой, бронепоезда, зенитные пулеметы и противотанковые орудия. Stone,
589
С целью наблюдения за СССР и подрывной работы на его территории Квантунская армия уже создала в Маньчжурии (в Харбине, Маньчжоли, Мукдене и Гирине) обширный разведывательный аппарат, после создания Маньчжоу-Го получивший новые отделения в Цицикаре, Хайларе и Хэйхэ. Кроме того, сотрудники японской разведки работали в японских консульствах во Владивостоке, Хабаровске и Новосибирске и в консульстве Маньчжоу-Го в Чите (к которому вскоре прибавилось консульство в Благовещенске). Также против Советского Союза использовалась японская дипломатическая миссия в Тегеране. Kuromiya and Pepłoński, «The Great Terror» (ссылка среди прочих работ на: Tsutao Ariga,
590
Первоначальный план был составлен в 1927 г. и пересмотрен (с одобрения Сталина) летом 1930 г.: РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 490. Л. 19–23.
591
В 1934 г. Пу-И получил звание «императора». За большинством японских завоеваний, начиная с Тайваня (1895), за которым последовала Корея (1905), в первую очередь стояли отнюдь не экономические интересы, например торговля между Кореей и Японией меркла на фоне японо-китайской торговли, но в Маньчжоу-Го японцы видели главным образом именно обширный регион, пригодный для заселения, которое должно было решить проблему сельской бедности в Японии.
593
Lensen,
594
Именно Румыния, а не Советский Союз отказывалась подписывать двусторонний пакт. Lungu, «Nicolae Titulescu». Советское правительство не желало смириться с аннексией Бессарабии Румынией. Впрочем, по мнению Луиса Фишера, Литвинов был давно готов отказаться от советских притязаний на Бессарабию ради нормализации отношений с Румынией. Elleman, «Secret Soviet-Japanese Agreement»; Fischer,
596
Балицкий и Артузов из ОГПУ доносили Сталину (19 марта 1932 г.) о поступивших от осведомителя в Варшаве новых сведениях по поводу подготовки французского Генштаба к военной интервенции в СССР с участием поляков и японцев, к которой также пытались привлечь Англию. В этом донесении имена многих главных действующих лиц были указаны неверно (начальник польского Генштаба Януш Гасьеровский был назван Гонсяровским, французский маршал Петен — Лесьеном). Хаустов и др.
597
Кен.
598
Дьяков, Бушуева.
599
Kochan,
600
13 апреля 1932 г. Пилсудский прибыл в Румынию, намереваясь отправиться оттуда в Японию. Советское правительство расценило этот вояж как подготовку фундамента к заключению давно предполагавшегося военного пакта против СССР; на самом же деле польский президент пытался (безуспешно) склонить своих румынских союзников к ослаблению трений с Москвой и принять участие в широкой региональной системе коллективной безопасности. Haslam,
601
Возможно, Сталин не был удовлетворен поступавшей к нему информацией, так как незадолго до этого он полтора часа беседовал с Радеком в своем кабинете с глазу на глаз, а затем постановил создать в своем секретариате «информационное бюро» по иностранным делам (формальное решение об этом было принято 1 апреля 1932 г.). Бюро Радека, по сути будучи дополнением к иностранному бюро «Известий», в теории имело право обращаться во «все существующие учреждения, занимающиеся экономическими, политическими и военными вопросами в капиталистических странах».