В конце мая Сталин, как обычно, отбыл на юг в отпуск, который оказался особенно продолжительным (до конца августа). «Количество запросов ПБ не имеет отношения к моему здоровью, — писал он из Сочи. — Можете слать сколько хотите запросов, — я буду с удовольствием отвечать»[640]. Он ответил отказом на предложение направить в Монголию красноармейские части. «Нельзя смешивать Монголию с Казакстаном [так в тексте] или Бурятией», — указывал он Кагановичу (4 июня), добавляя, что монгольское руководство «должно объявить, что главари повстанцев являются агентами китайских и, особенно, японских империалистов, стремящихся лишить Монголию свободы и независимости»[641]. Кроме того, он приказал вывезти из Улан-Батора документы, касавшиеся советско-монгольских отношений[642]. «Японцы, конечно (конечно!), готовятся к войне с СССР, — писал он в июне 1932 года Орджоникидзе, — и нам надо быть готовыми (обязательно!) ко всему»[643]. Он и в дальнейшем не ослаблял нажима. «Подают ли наши промышленники по плану танки, аэропланы, противотанковые орудия? — писал он Ворошилову (9 июня). — Посланы ли бомбовозы на восток? Куда именно и сколько? Поездка по Волге была интересная, скажу больше — прекрасная. Хорошая река Волга, черт меня побери»[644].
Сталин пребывал в переменчивом настроении. «Здоровье мое, видимо, не скоро поправится, — жаловался он Кагановичу в середине июня. — Общая слабость, настоящее переутомление — сказываются только теперь. Я думаю, что начинаю поправляться, а на деле выходит, что до поправки еще далеко. Ревматических явлений нет (исчезли куда-то), но общая слабость пока что не отходит»[645]. Его, как обычно, возили на машине лечить полиартрит в соляных ваннах в соседней Мацесте. Отдыхая на террасе или отправляясь на рыбалку, он рассказывал окружающим истории из революционного подполья и своей тюремной жизни. Он ухаживал за мандариновыми деревьями, ягодниками и виноградом и играл в бадминтон или кегли вместе с поваром против телохранителя. По вечерам он развлекался бильярдом, причем проигравшие, в том числе и он сам, должны были проползти под столом, а победители награждали их тумаками. Ужин и выпивка, затягивавшиеся до ночи, сопровождались цыганскими танцами и другими представлениями. Свет у Сталина обычно гас лишь в два или три часа ночи.
Почта, доставлявшаяся отдыхающему Сталину, приносила все более скверные известия. «Как Вам известно, из-за всеобщего голода крестьяне начали скапливаться» на железнодорожных станциях, — писал 10 июня 1932 года с Украины верный сталинец Григорий Петровский. «В некоторых случаях из сел на поиски хлеба уходят две трети всех мужчин»[646]. (Ягода в это время доносил о строительстве дачного поселка под Москвой для наркомата хлебозаготовок за счет государства[647].) Сталин сохранял твердость, предложив (18 июня) провести совещание партийных секретарей из главных хлебопроизводящих областей и республик по вопросу о «безусловном выполнении плана» по хлебозаготовкам[648]. Он приказал дать в «Правде» передовицу, в которой следовало подчеркнуть, что документы «устанавливают полную победу колхозов и совхозов в сельском хозяйстве, так как удельный вес единоличного сектора не составляет в этом году и 20 % [посевной площади]». К этому он добавлял: «В статье надо обругать грубо и резко всех лакеев капитализма, меньшевиков, эсеров и троцкистов, а также правоуклонистов, сказав, что попытки врагов трудящихся вернуть СССР на капиталистический путь окончательно разбиты и развеяны в прах, что СССР окончательно утвердился на новом, социалистическом пути, что решительную победу социализма в СССР можно считать уже завершенной»[649]. Передовица вышла в должный срок (26.06.1932). В тот же день Сталин согласился существенно сократить экспорт зерна в третьем квартале года[650].
640
Кошелева.
641
К этому он добавлял, что советские войска, и то лишь состоящие из этнических бурятов, можно будет послать только в случае, если ситуация совершенно выйдет из-под контроля монгольских властей, что, по его мнению, было маловероятно. Квашонкин.
642
В телеграмме от 10 июня, адресованной Молотову, Ворошилову и Кагановичу, Сталин подтвердил свою оппозицию к открытой военной интервенции в Монголии. «Поспешное и недостаточно подготовленное решение в этом деле может развязать конфликт с Японией и дать базу для единого фронта Японии, Китая, Монголии против СССР, — предупреждал он. — Нас будут изображать оккупантами… а японцев и китайцев освободителями». Хлевнюк и др.
643
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 779. Л. 47. На чрезвычайном пленуме Монгольской народной партии 29–30 июня 1932 г. в присутствии советских советников был провозглашен политический разворот («новый курс»). Гэндэн обрушился на левых и заявил, что некапиталистический путь развития в монгольских условиях невозможен. 1 сентября Сталин включил себя в монгольскую комиссию Политбюро (ее председателем он назначил Ворошилова вместо Карахана). 10 ноября Политбюро одобрило телеграмму Элиавы монголам (с копией Охтину), в которой монгольскому ЦК приказывалось вывести из его состава всех «левых», объявить амнистию рядовым повстанцам, сложившим оружие, и объявить вождей восстания агентами китайских и японских империалистов, стремящихся покончить с независимостью Монголии. Вскоре после этого советские власти направили запрос о мобилизационных возможностях Монголии в случае войны с Японией. РГАНИ. Ф. 89. Оп. 63. Д. 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9; Рощин.
644
Квашонкин.
646
Pyrih et al.,
648
Политбюро (21 июня) формально приняло решение о проведении такого совещания, но в то же время отказало Украине в дополнительной чрезвычайной помощи. Хлевнюк и др.
650
Политбюро (в июле 1932 г.) формально одобрило небольшое сокращение. Хлевнюк и др.