На протяжении всех этих событий Сталин выказывал нараставший гнев и патологическую подозрительность, доходившую до того, что к врагам оказались причислены не только буржуазные специалисты и бывшие царские офицеры, но и многие рабочие и лояльные партийцы. Предаваясь одновременно самоуверенности и жалости к самому себе, будучи яростным агрессором, который неизменно каким-то образом оказывался жертвой, Сталин в то же время был способен и на нежные чувства. 25 июня 1933 года Сталин писал Авелю Енукидзе, который надзирал за делами в Кремле и отправился в Германию лечить больное сердце, чтобы тот избегал жирного. «Постарайся соблюдать диету, двигайся побольше — и выздоровеешь, — писал Сталин. — Мы продлили тебе отпуск на месяц, и теперь дело за тобой». Диктатор пребывал в благодушном настроении. «Сельское хозяйство и уголь накрутили, — добавлял он. — Теперь будем накручивать желдортранспорт. На юге уборка уже началась. На Украине и Сев[ерном] Кавказе урожай обеспечен. Это главное. В других районах виды пока что хорошие. Я здоров. Привет! Твой Сталин»[904].
Глава 3. Победа
Представьте себе, что строится дом, и, когда он будет выстроен, это будет великолепный дворец. Но он еще не достроен, и вы нарисуете его в этом виде и скажете: «Вот ваш социализм, — а крыши-то и нет». Вы будете, конечно, реалистом — вы скажете правду: но сразу бросается в глаза, что эта правда в самом деле неправда. Социалистическую правду может сказать только тот, кто понимает, какой строится дом, как строится, и кто понимает, что у него будет крыша.
Марксистский императив преодоления капитализма — в сочетании с избыточной решимостью — обернулся апокалипсисом. В годы первой пятилетки объем инвестиций вырос четырехкратно, к 1932 году составив 44 % ВВП (в ценах 1928 года), но в число источников этого гигантского прироста инвестиций ни в коей мере не входил рост сельскохозяйственного производства[906]. Экспорта хлеба в итоге не хватило, чтобы расплатиться за импортное промышленное оборудование[907]. Чистый вклад советского сельского хозяйства в индустриализацию был нулевым; наоборот, в годы первой пятилетки оно было исключительно получателем средств. Правда, ключевым движителем резкого промышленного роста служил приток рабочей силы из деревни, однако государственная система использовала этих рабочих крайне неэффективно. Еще одним ключевым движителем промышленного скачка являлось жестокое подавление потребления (чему способствовал и грабитель, известный под именем «инфляция»)[908]. Следует ли причислять к источникам «инвестиций» и голод в деревне? В любом случае коллективизация и раскулачивание вызвали резкое сокращение сельскохозяйственного производства[909]. Правда, сталинская политика привела к росту государственных закупок хлеба, картофеля и овощей, но за счет колоссальных экономических, не говоря уже о гуманитарных, издержек. В ходе коллективизации было арестовано, казнено, сослано или посажено в тюрьму от 4 до 5 миллионов крестьян, еще 100 миллионов было фактически закрепощено, а кроме того, страна лишилась десятков миллионов голов скота. Индустриализация и сопутствовавшая ей милитаризация открыли путь к возрождению Советского Союза как великой державы, что требовалось ему для выживания в международной системе, однако коллективизация не была необходима ни для «модернизации» крестьянской экономики, ни для индустриализации[910].
Коллективизация была необходима с точки зрения марксизма-ленинизма, согласно которому основой для коммунистического режима мог служить лишь некапиталистический «способ производства»[911]. После того как осенью 1933 года был собран хороший урожай, а несбалансированные инвестиции первой пятилетки наконец-то стали приносить плоды в годы второй пятилетки, даже скептики отдали Сталину должное: его безумная игра окупилась. Социализм (антикапитализм) одержал победу и в городе, и в деревне. Однако в глазах марксистов неотъемлемой частью любой системы классовых отношений являлась и культура, а в области культуры Сталин все еще двигался наугад. Письма от видных деятелей культуры быстро ложились к нему на стол — помощники Сталина догадывались о его интересе, — и им принимались едва ли не все значительные решения в этой сфере, как и в сфере внешней политики (в отличие от экономики, где сказывалась нехватка времени или заинтересованности)[912]. Однако вызовы в этой сфере оказались иными, не вписывавшимися в рамки банальной классовой борьбы. В культуре не имелось аналога капиталистической частной собственности или буржуазных парламентов, подлежащих искоренению в целях построения социализма. В глазах Сталина партия, несомненно, имела право определять принадлежность всех писателей и художников к тому или к иному лагерю, но не настолько неуклюжим образом.
904
Квашонкин.
905
Луначарский. Пути и задачи советской драматургии.
906
Hunter, «Optimal Tautness in Development Planning»; Hunter, «First Soviet Five-Year Plan»; Cheremukhin et al., «Was Stalin Really Necessary?».
907
Вместо прогнозировавшихся 5,426 млрд золотых рублей экспорт всех видов продукции (хлеб, лес, нефть) за все годы первой пятилетки обеспечил Советскому государству выручку всего в 3,283 млрд. Промышленности не хватало 1873 млн рублей, включая 832 млн рублей в одном только 1932 г. У советского правительства не осталось конвертируемой валюты даже для приобретения зарубежных военных технологий. Кондрашин и др.
908
По мнению Роберта Аллена, подушевое потребление после провала в начале 1930-х гг. существенно выросло, к 1937 г. превысив уровень десятилетней давности едва ли не на 20 %, но эту точку зрения подвергли справедливой критике в своих работах Дэвис и Эллман. Allen,
909
Millar, «Mass Collectivization»; Барсов.
910
Э. Х. Карр после победы Советского Союза во Второй мировой войне писал, что сталинская коллективизация и индустриализация «были обусловлены объективной ситуацией, с которой столкнулась Советская Россия в конце 1920-х гг».. Да, в том случае,
911
Как указывал Алек Ноув, нечто является необходимостью (но не неизбежностью), если оно логически вытекает из объективных обстоятельств и
912
Максименков.