Коммунизм был идеей, волшебным дворцом, чьей притягательностью он был обязан мнимому сочетанию науки с утопией. Согласно марксистской концепции, капитализм, сменивший феодализм, создал огромные богатства, но затем стал «обузой», обслуживающей интересы одного лишь класса эксплуататоров за счет остального человечества. Но, после того как с капитализмом будет покончено, перед «производительными силами» откроется невиданный простор. Более того, на смену эксплуатации, колониям и империалистическим войнам придут солидарность, освобождение, мир и изобилие. Представить себе конкретный облик социализма было сложно[28]. Но в любом случае это было бы нечто отличное от капитализма. По логике для построения социализма следовало искоренить частную собственность, рынок и буржуазные парламенты, заменив все это коллективной собственностью, социалистической собственностью и властью народа (или советами). Разумеется, капиталисты никогда бы не позволили похоронить себя. Они бы насмерть сражались с социализмом, прибегая к любым средствам — вредительству, шпионажу, лжи, потому что это была бы война, победителем в которой мог бы стать только один класс. И самые ужасающие преступления становились нравственными императивами, необходимыми для построения рая на земле[29].
Массовое насилие призывало под свои знамена полчища, готовые сразиться с непримиримыми врагами, вставшими не на ту сторону истории[30]. Объявленный наукой марксизм-ленинизм и строительство социализма в реальном мире с дальнейшим движением к коммунизму как будто бы давали ответы на величайшие вопросы: почему в мире существует столько проблем (из-за существования классов) и как его можно улучшить (посредством классовой борьбы), причем дело нашлось бы для каждого. Жизни людей, во всех прочих отношениях незначительные, оказывались привязаны к строительству совершенно нового мира[31]. Реквизиции хлеба или работа на токарном станке становились ударами по мировому империализму. То, что участники этого процесса стремились к личной выгоде, не могло нанести ущерба делу: идеализм и приспособленчество всегда подкрепляют друг друга[32]. За стремлением повысить свою значимость стояло и накапливающееся возмущение. Почти половину населения СССР составляли те, кому было меньше 29 лет, что делало страну одной из самых молодых в мире, а молодежь выказывала особое увлечение идеей, которая приводила ее в эпицентр борьбы за то, чтобы построить завтрашний мир уже сегодня, отдав свои силы служению высшей истине[33]. Ссылки на капитализм как на антимир также помогают объяснить, почему, невзирая на импровизации, социализм, который предстояло построить под руководством Сталина, складывался в «систему», легко поддававшуюся истолкованию в рамках Октябрьской революции.
Сталин воплощал в себе высокую идею коммунизма. Вокруг него выстраивался культ, провозглашавший его вождем: это старинное слово прежде обозначало того, кто сумел возглавить группу людей, проявив способность к добыче и распределению наград, но стало равносильным понятию «верховный правитель», русским эквивалентом терминов «дуче» и «фюрер»[34]. Прославляя Сталина, люди прославляли свое дело и самих себя как его приверженцев. Сам он выступал против своего культа[35]. Сталин называл себя дерьмом в сравнении с Лениным[36]. В черновой вариант предназначенного для «Правды» репортажа о встрече Сталина с делегацией колхозников из Одесской области, состоявшейся в ноябре 1933 года, он вставил имена Михаила Калинина, Молотова и Лазаря Кагановича, чтобы создать видимость коллективного руководства страной[37]. Аналогичным образом, по словам Анастаса Микояна, Сталин упрекнул Кагановича, сказав ему: «Что это такое, почему меня восхваляете одного, как будто один человек все дела решает?»[38] Трудно сказать, что двигало им в подобных случаях — ложная скромность, неподдельное смущение или просто непостижимые глубины его личности, — однако продолжительные овации доставляли ему явное удовольствие[39]. Как вспоминал Молотов, «сначала [Сталин] боролся со своим культом, а потом понравилось немножко»[40].
28
«Дать характеристику социализма мы не можем, — признавал Ленин в ответ на требование Бухарина обрисовать облик будущего, — каков социализм будет, когда достигнет готовых форм, — мы этого не знаем, этого сказать не можем».
29
Сталин уже в 1926 г. отмечал: «Было бы ошибочно думать, что социализм можно строить в белых перчатках не пачкаясь». РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 1107. Л. 15. См. также: Von Laue, «Stalin in Focus»; Marwick, «Problems and Consequences of Organizing Society for Total War», 1–22.
30
«Один лишь… революционный режим, в силу того что он готов к постоянному использованию насилия, создает впечатление способности к достижению совершенства», — писал Раймон Арон, добавляя, что «само насилие больше привлекает, чем отталкивает». Aron,
33
Жиромская.
34
Сталин в письме Михаилу Фрунзе по поводу документа, в котором употреблялась формулировка «Троцкий как вождь Красной армии», советовал: «Я думаю, было бы лучше говорить как о вожде — [о] партии». Квашонкин.
35
В 1931 г. Сталин во время дискуссии по угольной промышленности критиковал лозунги «за вождей», «за ЦК», «за генеральную линию», заявляя, что это «пустяк», «игра в бирюльки». Аналогичным образом, когда делегаты совещания директоров совхозов, как обычно, разразились аплодисментами, Сталин обрушился на них: «Зачем аплодировать, как вам не стыдно». Davies and Harris,
36
Ковалева и др.
«РОБИНС. Я считаю для себя большой честью иметь возможность Вас посетить.
СТАЛИН. Ничего особенного в этом нет. Вы преувеличиваете.
РОБИНС (смеется). Самым интересным для меня является то, что по всей России я нашел всюду имена Ленин — Сталин, Ленин — Сталин, Ленин — Сталин вместе.
СТАЛИН. Тут тоже есть преувеличение. Куда мне с Лениным равняться».
38
Микоян.