И далее приказ — перенести боевые действия в поле. В городе вести лишь вспомогательные операции. Так благодаря или вопреки Сталину уменьшались потери русских солдат?
Когда читаешь директивы Ставки за 1944–1945 годы, разительный контраст с документами начала войны налицо. Уже никого учить пользоваться радиостанциями не нужно, равно как и объяснять истребителям необходимость уничтожать вражеские самолёты. Но руководство войной от этого не становится легче. Просто Ставка и Сталин занимаются чисто военными, а не организационными или воспитательными вопросами.
Перегруппировка и действия войск фронта ведутся крайне медленно; ни на одном из направлений не созданы ударные группы для разгрома немецких войск, уже начавших на некоторых участках отход. На кандалакшском и кестеньгском направлениях наши войска втягиваются во фронтальные бои с частями прикрытия противника и позволяют ему планомерно отходить, вместо того чтобы отрезать пути отхода и разбить его…[36]
В связи с тем, что Вами выведено в резерв армий и фронта уже более половины всех имеющихся у Вас стрелковых дивизий, становится непонятным, как Вами мыслится проведение утверждённой Ставкою операции. Даже до вывода этих дивизий из первой боевой линии поставленная Вами задача выполнена не была. Прошу срочно сообщить, как Вы рассчитываете выполнить задачу при существующем положении[37].
Каких только вопросов не приходилось решать Сталину в период войны! При этом мы сейчас говорим только о военных вопросах. А ведь он руководил ещё и партией, и государством. Руководил внешней политикой СССР и секретными службами. И во всём этом круговороте находил время и силы не просто быть в курсе, но и реально руководить боевыми действиями. А ведь вдобавок ко всему этому Сталин ещё и командовал партизанским движением! О том, что это была не простая формальность, пишет в своих мемуарах знаменитый партизанский командир Ковпак. У Сталина есть не только время на общение с партизанами — и это даже не самое удивительное. Героев борьбы с фашистами в немецком тылу специально доставили в Москву самолетом на совещание. Удивительно то, что у Сталина есть время на внимательное, неторопливое общение с ними. Тому, что он и во время этой встречи будет подсказывать некоторые решения, направлять и учить, как сделать лучше, вы, уважаемые читатели, думаю, уже не удивляетесь.
Сталин стоял посреди комнаты в костюме, всем известном по портретам. Рядом Ворошилов в маршальской форме.
— Так вот он какой, Ковпак! — сказал товарищ Ворошилов.
Сталин улыбнулся. Он пожал мне руку, поздоровался со всеми и предложил сесть. Я думал, что приём будет очень короткий — ведь какое тяжёлое время. Но Сталин не торопился начинать деловой разговор, расспрашивал о наших семьях, поддерживаем ли мы с ними связь и как. Иногда ему приходилось отрываться, подходить к телефонам. Возвращаясь к столу, Сталин повторял вопрос. Он обращался то к одному, то к другому[38].
Но вот взволнованные партизаны успокоились — ведь их, простых людей, принимает глава государства. Теперь Сталин заговорил о партизанских делах.
Вопросов мне задано было товарищем Сталиным много… На вопрос Сталина, как мы вооружены, обмундированы, какой у нас источник пополнения вооружения и боеприпасов, я ответил:
— Один источник, товарищ Сталин, — за счёт противника, трофеи.
— Ничего, — сказал Сталин, — теперь мы поможем отечественным вооружением.
Отвечая на вопросы Сталина, мне вдруг показалось, что то, о чём я говорю, ему хорошо известно, что он спрашивает меня не для того, чтобы получить от меня какие-нибудь сведения, — у него их достаточно, — а чтобы навести меня на какую-то мысль, помочь мне самому что-то уяснить. Только потом я понял, к каким выводам он всё время незаметно подталкивал меня, и, когда понял, поразился, до чего же это просто, ясно. После того как я ответил на ряд вопросов, Сталин спросил, почему наш отряд стал рейдирующим. Я рассказал о тех выгодах маневренных действий, в которых мы убедились на своём опыте борьбы на Сумщине.
Выслушав это, Сталин задал мне неожиданный вопрос: если всё это так, если рейды оправдывают себя, то не можем ли мы совершить рейд на правый берег Днепра. Дело было очень серьёзное, ответить сразу я не мог.
36
Директивное письмо командующему Карельским фронтом от 10 сентября 1944 года; Архив МО СССР, ф. 48-А, оп. 1795, д. 14. л. 216.
37
11 ноября 1944 года командующему 4-м Украинским фронтом; Архив МО СССР, ф. 132-А, оп. 2642, д. 37, л. 107–108.