В последние годы в литературе РФ внимание к научной критике сталинизма ослабло. Составляет исключение впервые изданная в стране книга Л. Троцкого о Сталине. Наблюдения автора помогают глубже оценить такие черты «абсолютного самодержца», как властолюбие, вероломство, грубость, мстительность, нелояльность, «бесформенный эмпиризм, дополненный политической двойственностью», «неповоротливый ум», «отсутствие исторического воображения». Автор отмечает также бюрократизм режима, организованную «вождем» фальсификацию прошлого, его «смертельный страх» перед армией. В большинстве же изданий преобладает внимание к мелким сенсационным темам, вроде: «Иосиф Сталин — английский шпион». Вышли в свет брошюры охранника А. Рыбина «Сталин и органы ОГПУ», «Сталин на фронте», «Сталин в Сталинграде». В какой-то мере тема отражена в изданной в 1996 г. книге П. Судоплатова «Разведка и Кремль». Наблюдаются реабилитация и просто апология Сталина. «Непревзойденным Верховным Главнокомандующим» выступает он в изданной в РФ книге англичанина Я. Грея. Вслед за пропагандой Сталина американец Р. Пайпс в книге «Три почему русской революции» (1996) представляет его «учеником Ленина»[15]. За спину Ленина спрятал диктатора Б. Курашвили в «Исторической логике сталинизма» (1996). Пообещав «признать реальные огромные заслуги» и «осудить его трагические ошибки», автор по существу забывает о второй своей задаче. Ссылки на некие объективные обстоятельства, обильное цитирование Сталина, заумные построения фактически оправдывают изначально порочную «генеральную линию» генсека. В этом же ряду стоят публикации В. Молотова, Л. Кагановича, родственников И. Сталина, Л. Берии. Реабилитации тирана фактически служит и получивший широкое распространение очередной вариант старого мифа о «первом маршале», на этот раз о Г. Жукове. Его авторы безудержно восхваляют самого близкого к «вождю» военного выдвиженца, наиболее последовательного среди всех армейских сталинистов.
4
Предмет исследования в монографии «Сталинизм и война» составили в первую очередь публикации самого Сталина, лиц из его группы. Многие из их докладов, статей, выступлений, воспоминаний до сих пор научной критике не подвергались. Авторы анализируют отражение темы в партийных и советских документах 30-х — начала 90-х гг. Значительное место среди источников занимают неопубликованные и опубликованные документы минувшей войны. Среди новейших публикаций — 12—15-й тома Русского архива (1993–1995). В них представлены материалы совещания руководителей РККА в декабре 1940 г., приказы НКО (1937–1945), Берлинской операции. Это капитальное издание уже получило положительный отклик в научной литературе. Отметим также сборники документов: Сталинское Политбюро (1995), Большевистское руководство (1996). Большое внимание уделено публицистической литературе 1985–1997 гг. Без этого нельзя учесть реально существующую связь между политикой и историографией. Публицистика разных направлений неизменно обращается к истории вообще, военной, в частности. В ней часто рождаются новые идеи, которые лишь впоследствии получат обоснование и развитие в литературе научной. Тем более это относится к отечественной публицистике последних нескольких лет. Нередко статьи в газетах и журналах, ориентировавшихся на перестройку, отличаются большими глубиной и новизной, чем иные книги, названные в свое время «монографическими», в том числе 12-томная история второй мировой войны и другие провалившиеся многотомники.
К публицистике ряд ученых относится снисходительно. Некоторые члены РАН (в частности, В. Куманев, Ю. Поляков), стремясь приглушить активность историков в прессе, осуждали частные ошибки, «увлечение показом негативного», «перекосы», призывали к прекращению некоего «митингового периода», «лозунговой историографии», третировали «устную историю» (воспоминания репрессированных). В этом проявляется общее стремление приписать перестройке то, что является наследием прошлого. «Небывалая политизация истории», разумеется, возникла не без участия «воинствующего дилетантизма», фальсификации. Но они появились и укоренились еще при Сталине. Пакт 23 августа 1939 г., например, не был бы так успешно использован современными агрессивными сепаратистами, если б он был правдиво освещен в свое время. Никто в мире в связи с этим пактом не обвиняет Германию — она давно отреклась от гитлеризма. Восхваление в нынешней отечественной литературе Николая II и Столыпина — это в числе прочего и реакция на столь же несостоятельные нигилистические оценки официальных историографов. Нас призывают сменить будто бы «надоевшие крутые столы» на прямоугольные — рабочие. Оправдано ли такое противопоставление? Разве бывает наука без дискуссий? В целом РАН и по прошествии многих лет не имеет четкого представления о том, как вывести историческую науку из глубочайшего кризиса. В 1985–1997 гг. проблема не стала даже предметом широкого обсуждения. В старые времена историкам мешал диктат Старой площади. Что же в эти годы помешало ведущим (по должностям!) ученым собрать, например, второе за 30 лет всесоюзное (всероссийское) совещание историков?