– Зельда? Как…
– Как в названии игры, «Легенда о Зельде»? – фыркнула я, выпуская дым через нос. – Я слышала этот вопрос примерно сто миллионов раз.
Парень пожал плечами.
– Я собирался сказать: как звали жену Фрэнсиса Скотта Фицджеральда.
– А, – произнесла я. – На самом деле… так оно и есть. Моя мама обожала Фицджеральда. Меня назвали в честь его жены. А мою сестру… – Я закашлялась, сделав вид, что во всем виноват сигаретный дым. – Розмари. В честь героини одной из его книг.
– «Ночь нежна», – отозвался он и, заметив мои округлившиеся глаза, отвел взгляд. – В течение последних пары лет у меня было много времени на чтение.
Я кивнула и не стала спрашивать, почему, а он не задавал мне вопросов о сестре. Честный обмен.
– А тебя зовут…? – спросила я.
– Линк[1], – сказал он и откинулся немного назад, словно уклоняясь от моего убийственного взгляда и тихого смешка. – Бекетт. Меня зовут Бекетт.
«Это имя идеально ему подходит, – подумала я, а потом сама себя отругала. – Откуда тебе знать? Не надо сходить с ума из-за симпатичного личика».
– Расскажи мне свою историю, Зельда, – попросил Бекетт.
– Нечего рассказывать, – отозвалась я. – Пришла, увидела, получила пинок под зад. Нью-Йорк – безжалостное место.
– Ты актриса?
– Художница.
Бекетт кивнул, выдыхая дым.
– А ты – актер? – поинтересовалась я. Внешность у него однозначно была соответствующая.
Он покачал головой.
– Я курьер.
– А. Круто. Курьер и помощник официанта. – Бекетт бросил на меня выразительный взгляд, и я приподняла руки в знак капитуляции. – Ничего плохого в этом нет. Честный заработок.
Он фыркнул.
– Ну да. Честный, – проговорил он, выплевывая каждое слово, а потом на минуту замолчал. – Но я подрабатываю в ресторане только два раза в неделю. Чтобы чуть подзаработать.
– Я слышала, нужна куча денег, чтобы снимать здесь жилье.
– Ты правильно слышала.
Снова наступила тишина, но наше молчание нельзя была назвать совсем уж неловким. Я еще раз украдкой взглянула на точеный подбородок и темно-синие глаза Бекетта. Даже при скудном свете, проникавшем сквозь дверь, они все равно сияли. Бекетт был выше меня, и рядом с ним я ощущала себя защищенной. Я словно оказалась возле скалы, которая закрывала меня от холодного ветра, дувшего со стороны города. Хотя бы на время, пока я не докурила сигарету.
– Ты живешь на Манхэттене? – спросила я.
– Нет. В Бруклине. – Он снова посмотрел на меня. – Не поверишь, но в Нью-Йорке есть и другие места, помимо Таймс-сквер и Эмпайр-cтейт-билдинг.
Я закатила глаза.
– Да неужели? А я только собиралась спросить, можно ли снять комнату на статуе Свободы.
Он почти улыбнулся.
– Ищешь, где жить?
– Нет, я уже все, – проговорила я. – И так вляпалась по уши.
Бекетт кивнул.
– Понимаю. Я работаю в двух местах, но в этом месяце мне все равно не хватает восьмидесяти баксов. Придется сдавать кровь.
Я округлила глаза.
– Ты сдаешь кровь, чтобы заплатить за квартиру?
– Иногда. В этом нет ничего страшного. В клинике на Семнадцатой авеню платят 35 долларов.
– Тебе все равно не хватит 45 долларов.
– Схожу еще в одну клинику. – Бекетт коротко усмехнулся, увидев беспокойство на моем лице. – Шучу. Я что-нибудь продам. Может, какую-нибудь пластинку. Хотя, конечно, не хотелось бы.
– Пластинку? В смысле, винил?
Он кивнул.
– У меня есть кое-что из классики, в основном от дедушки. Его коллекция досталась мне в наследство. А что-то я сам купил на распродаже. Люди не знают цену вещам и часто продают их задешево.
Я затянулась еще раз, но не глубоко. Меня начинало тошнить. Но, возможно, дело было не в сигарете, а в мысли о том, что этот парень продает ценное имущество – не говоря уже о собственной крови, – чтобы оплатить жилье.
Видимо, он заметил, с каким ужасом я на него смотрю, потому что беззаботно махнул рукой, разгоняя дым и мою тревогу.
– В этом нет ничего страшного.
– Почему ты не найдешь себе соседа по комнате? – спросила я.
– Я живу в студии площадью меньше сорока квадратных метров. Мне еще не встречался человек, с которым я смог бы делить это пространство больше недели, не захотев его убить.
Я понимающе кивнула.
– В Вегасе у меня своя комната в доме, который мы снимаем с десятью соседями. Из них я могу терпеть только двоих и то не всегда.
Я подняла глаза к ночному небу, подернутому дымкой городских огней и казавшемуся до невозможного глубоким и пустым.
– Зачем ты остаешься здесь, если это так тяжело?
Бекетт затянулся сигаретой, как будто давая себе время подумать над ответом.