Цель использования данного принципа состоит в защите индивида, в «обеспечении предсказуемости всех ситуаций и правоотношений, регулируемых правом Сообщества»[97], а его содержание можно свести к следующему: обязательства, налагаемые государством на граждан, должны быть четкими и понятными и все сомнения в толковании нормы права должны разрешаться в пользу граждан[98].
Правовая определенность в практике Европейского суда по правам человека связывается со статусом res judicata судебных решений, которыми спорные отношения установлены окончательно; в практике Люксембургского суда действие этого принципа также связывается с поддержанием существующих или установленных преимуществ и благ.
Исходя из этого, Европейский суд оценивает процедуру пересмотра судебного акта не саму по себе, а в контексте тех последствий для заявителя, к которым она привела. Как отмечал ЕСПЧ в своих решениях, его задача заключается не в оценке положений национального законодательства, а в определении совместимости результатов толкования и применения судами норм национального права с Конвенцией; это относится, в частности, к истолкованию судами процессуальных норм (см. постановление по делу «MiragallEscalano v. Spain» от 25 января 2000 года).
Для такой оценки, как было показано выше, Суд использует совокупность критериев: основания отмены, соответствие примененной процедуры основным фундаментальным гарантиям, предусмотренным Конвенцией, и имущественные последствия отмены судебного решения для заявителя. Суд признает такую отмену несовместимой с положениями Конвенции, только если в результате заявитель лишается присужденного ему (как следствие, не оправдываются правомерные ожидания заявителя), что и приводит к нарушению принципа правовой определенности. Именно поэтому нарушение статьи 6 по такого рода делам, как правило, констатируется Европейским судом «в связке» со статьей 1 Протокола № 1, гарантирующего право на уважение имущества.
В тех же случаях, когда положение гражданина (в его отношениях с государством) улучшается в результате отмены окончательного судебного решения, вопрос о нарушении по понятным причинам не возникает, поскольку здесь просто нет субъекта, недовольного отменой решения (кроме государства, которое не может обратиться в Европейский суд с жалобой на самого себя).
Таким образом, статья 6, как и другие нормы Конвенции, предполагает обеспечение прав каждого на справедливое судебное разбирательство, но при этом, очевидно, форма такого разбирательства не может рассматриваться отдельно от его результата. Стабильность судебного решения для гражданина важна не сама по себе, а только тогда, когда эта стабильность предохраняет вынесенное в его пользу решение от произвольной отмены или изменения. При этом вряд ли кто-то будет ратовать за сохранение в силе вынесенного против его интересов решения только лишь в целях защиты стабильности судебного решения. И напротив, ради улучшения своего правового положения в результате отмены решения гражданин, конечно, не будет возражать против такой отмены, даже если с точки зрения формы она не вполне соответствует сформулированным Судом позициям.
Следовательно, возможность отступления от принципа правовой определенности Суд связывает с оценкой тех интересов, необходимость защиты которых требует отмены вступившего в законную силу судебного акта. Суд при этом находится в постоянном поиске баланса между различными ценностями, гарантируемыми Конвенцией. Этот баланс состоит в выявлении соотношения интересов частного субъекта, в пользу которого вынесено судебное решение и который имеет право полагаться на результат судебного разбирательства, завершившегося вынесением решения, вступившего в законную силу, и интересов государства, заинтересованного, среди прочего, в единообразном применении законодательства, в исправлении судебных ошибок, связанных с толкованием судами норм права[99].
97
Ibid. Р. 165; ссылка на дело Люксембургского суда: Case C-63/93 Duff & others v. Minister for Agriculture & Food, Ireland, and the Attorney General [1996] ECR I-569, para 20.