— Я ничего не делать, нет.
Эллсберг почти забыл, где и зачем находится. Оттого, что он подслушивал, эта сцена захватила и увлекла его гораздо сильнее, чем если бы он наблюдал ее в переполненном зале суда.
— Вы просто остались стоять на месте? — продолжал Хогарт.
— Si, senor.
— А что было потом?
— Рамон упираться вот так, — Галиндо откинул голову назад и выгнул спину, — а полицейские хотеть его стрелять.
— Постойте-ка, мистер Галиндо. Только что вы сказали нам, что остались перед зданием суда. А где же находился мистер Арсе, когда вы видели, как он упирается?
Лицо старика стало совсем мокрым от пота, и он вытер его красным носовым платком.
— Вы сами все это видели или вам рассказали позднее?
— Я не видеть, мне рассказать после, — ответил старик.
— Прекрасно, продолжайте.
— После я слышать выстрелы.
— Сколько выстрелов?
— Pues… много выстрелов. Десять выстрелов. Двадцать выстрелов. Бомбы, совсем как выстрелы. Quien sabe[134], сколько?
— Много выстрелов, прекрасно. Где же вы находились в тот момент, когда услыхали выстрелы? Все еще перед зданием суда?
— Si, senor.
— В переулок вы не ходили?
— No, senor.
— Очень хорошо. И что же вы сделали, услышав выстрелы?
— Я уходить оттуда бегом.
— Куда же вы убежали?
— Afuera… подальше.
— А почему?
— Pues, quien sabe? Страшно.
Слушатели захихикали, но Хогарт сразу же остановил их.
— Дело это серьезное, друзья. И пожалуйста, относитесь к нему серьезно. — Учительница переводила слова Хогарта фразу за фразой. — Свидетель искренне признал, что испугался, и это делает ему честь. Уверен, что и мне стало бы страшно, услышь я эти выстрелы.
Он снова повернулся к старику:
— А теперь, мистер Галиндо, видели ли вы тех, кто стрелял?
— No, senor.
— Вам неизвестно, кто убил шерифа?
— No, senor.
— И вас не было в переулке ни до того, как раздались выстрелы, ни во время стрельбы?
— No, senor, только после выстрелов.
— И вы нам сказали сейчас правду, всю правду и ничего, кроме правды?
— Si, senor, — почти шепотом произнес старик.
— Благодарю вас, мистер Галиндо. Выпейте стакан воды и покурите, вы это заслужили, а я тем временем объясню, чем мы займемся дальше. До сих пор я задавал вопросы, как защитник. Но те из вас, кому доводилось бывать в суде, знают, что, когда заканчивает ваш адвокат, начинается так называемый перекрестный допрос, когда вопросы задает представитель противной стороны — в нашем случае это может быть окружной прокурор или его помощник, скажем мистер Мэллон. Он постарается бросить тень на ваши показания. Попробует выставить вас перед присяжными лжецами, чтобы те не поверили ни единому вашему слову. А если ему удастся доказать, что вы намеренно солгали под присягой, то он может привлечь вас к ответственности за лжесвидетельство и засадить в тюрьму.
Галиндо сконфуженно ухмыльнулся, несколько слушателей прыснули со смеху.
— Есть люди, которые считают, будто перекрестный допрос назван перекрестным потому, что представитель другой стороны так грубо запугивает свидетеля, что тому от страха хочется перекреститься. Это неверно. Более того, вначале он может говорить с вами очень ласково, чтобы вы поверили в его дружеские чувства. Но стоит ему добиться от вас нужного признания, и он в одно мгновение сделается грубым, резким и постарается вас раздавить. К этому надо быть готовым.
Так вот что такое накачка свидетелей, подумал Оливер. Вначале их учат врать, а потом показывают, как не попасться.
Накачка — верное слово. Точь-в-точь, как накачивают футболистов перед матчем. Оливер вспомнил те дни, когда играл в регби за свой класс, и мысленно усмехнулся — здорово он тогда подслушал, как старшеклассники сговаривались об условных сигналах на поле. В результате его команда могла заранее разгадывать любую комбинацию противника и, получив большое преимущество, выиграла со счетом 27:0. Поначалу Олли ходил в героях. Но когда правда выплыла наружу, пришлось поплатиться. Старшеклассники подняли вой про мошенничество. От Олли отвернулись лучшие друзья. И он сразу же превратился в «гада, ворюгу, змею и предателя высоких спортивных идеалов».
Оливеру стало не по себе от этих воспоминаний. Похоже, что и теперь он ведет себя ничуть не лучше. Подслушать заговор красных и сообщить о нем окружному прокурору сперва казалось Оливеру правильным. А сейчас он как-то потерял уверенность. Эти красные пока что не сказали и не сделали ничего противозаконного, а в подслушивании, как ни верти, есть что-то унизительное. Надо бы ему убраться от этой щелки и заняться своим настоящим делом — уж коли на то пошло, его послали охранять этих типов, а не шпионить за ними.