Под свист и улюлюканье он вышел из зала. Хэм успокоился: типичный приемчик этих зубров — боднуть и уносить ноги. Можно представить себе завтрашнюю компостельскую «Таймс» — «ИНВАЛИД ВОЙНЫ ГЕРОЙСКИ ЗАЩИЩАЕТ ОТ КРАСНЫХ ЧЕСТЬ ФЛАГА». Но зато вместо двух-трех строчек на последней странице конференция попадет на первую полосу. А на делегатов обвинения не подействуют — сами все видели, скорее они возмутятся и примутся отстаивать правду. Да и интеллектуалы из салона Панси тоже, считай, напишут парочку писем в «Таймс», чтобы опровергнуть «ложную информацию». Так что провокация, решил Хэм, принесет больше пользы, чем вреда.
А вот второе происшествие, под самый конец заседания, было совсем неожиданным. Хэм уже приготовился внести предложение о перерыве до завтра, как вдруг в последнем ряду поднялся пожилой ранчеро и на испанском языке попросил позволения сказать несколько слов. Сегодня днем, заявил он, на него произвело глубокое впечатление…
Кто-то из делегатов, словно вторя мыслям Хэма, отозвался громким стонущим вздохом.
— Простите, товарищ, — прервал Хэм, — но сейчас не время возвращаться к тому, что было днем. Скоро полночь…
Ранчеро — он был высокого роста, с брюшком, с седой бородкой клинышком — продолжал говорить, словно ничего и не слышал. Хэм попросил Стива Сину переводить.
— Он просит извинить его, — объяснил Стив. — Но это, говорит он, очень важно всем, потому что…
— Пусть назовет себя. Кто он, делегат? Из какого округа или города? Чем занимается?
Стив повторил вопросы и перевел ответы.
— Я не делегат. Я только приехал навестить внука, он живет в этом пуэбло[135] (дружный смех). Я приехал несколько дней назад, из деревни приехал, моя деревня далеко отсюда, в округе Сан-Исидро, называется Plaza de los Cuatro Ritos — Четыре ручейка. Зовут меня Непомусено Инохос. Я фермер, а также Mayordomo de la Acequia Madre — смотритель оросительного канала Пресвятой Девы. Кроме того, я Hermano Mayor de los Hermanos Penitentes — старейшина тамошней общины Кающихся Братьев. А еще член комитета демократической партии нашего округа.
От такого обилия титулов брови слушателей полезли вверх.
— Простите, что я выставляюсь перед вами таким важным человеком. Просто хочу показать, что я не новичок в политике. Всю жизнь я имею дело с политикой и всю жизнь слышу — мы то сделаем для народа, мы это сделаем для народа… Ну а потом, когда народ выберет этих людей, они забывают про него, они и то делают, и это делают — но для самих себя. Однако сегодня я такой лжи не слышал. Ни одного раза. Нет. Все, что я слышал от сеньора, длинного, как стручок перца…
— Он еще и красный, как перец, — вставил Стив под общий хохот и, повернувшись к Хэму, сказал: — Это он о тебе, Хэмон.
Старейшина Кающихся Братьев серьезно кивнул и продолжал:
— И от сеньоры его жены, которая красива, как цветок Никарагуа…
— Ничего подобного, — не согласилась с переводом Стива женщина из ЛЕСИАР. — La flor nicaragua — это вовсе не цветок Никарагуа, это бальзамин, он и в наших краях растет.
— Ладно, пусть бальзамин, — ворчливо согласился Стив, — что я, садовник?
Хэм воспользовался паузой:
— Объясни ему, что муж миссис Ковач сидит в тюрьме, он один из тех арестованных шахтеров, которым мы хотим помочь.
Выслушав Стива, ранчеро серьезно кивнул.
— Он говорит, — продолжал переводить Стив, — вы так хорошо работаете вместе и так подходите друг другу, что он, понятно, решил, будто вы esposos, супруги. И вот что он еще говорит: всю мою жизнь — а мне уже семьдесят шесть — я имею дело с политикой, но первый раз в жизни я вижу, чтобы люди так объединялись. Много раз я слышал раньше слова «братья» и «сестры» и даже companeros, компаньоны, или compadre, — не знаю, как это перевести…
— Кум, — подсказал кто-то из мужчин.
— Задушевный друг, — поправила женщина.
— Пусть так, — согласился Стив, — и вот я слышал эти слова, говорит он, но разве люди были вместе… никогда, почти никогда. На собраниях по поводу орошения всегда говорят: чтобы была вода, надо бороться… бороться против другой деревни… против других фермеров, против наших parientes, наших родичей… против наших соседей. На собраниях демократов я слышу, что мы должны бороться против республиканцев, победить их и отобрать у них их места в Капитолии. А на собрании ветеранов мне всегда говорят, надо бороться против «красных», бить их или даже убивать, и пусть убираются туда, откуда пришли. И даже когда я прихожу к себе в церковь (он имеет в виду свою Penitente morada), мне говорят, чтобы я остерегался этих язычников, этих протестантских anglos — гнать их, мол, надо, камнями их побить и даже перестрелять. Всегда одно и то же: бороться, бороться, бороться… против, против, против… ненавидеть, ненавидеть, ненавидеть!..