Как случилось, что они, ничего не рассказав друг другу о себе, углубились в обсуждение темы, которая не касалась их лично? Точно виделись всего лишь вчера! Может быть, Миньон почувствовала смятение Палмера и просто щадит его?
Палмер почти ничего не ел. Пустой стул Фрэнка стоял против него как недремлющий страж. Будь Фрэнк с ними за столом, Палмер не чувствовал бы себя так стесненно и скованно. Он расспрашивал Миньон о ее жизни в Лос-Анджелесе, о занятиях живописью, о симпозиуме, на котором он выступал в качестве почетного гостя в тот вечер, когда они встретились, — он надеялся, что она расскажет что-то о себе, — и у него все время было ощущение, будто кто-то внимательно за ним наблюдает. Видимо, работа заполняла всю ее жизнь — только может ли работа заполнить жизнь женщины?
Но вот с Миньон заговорил Пирс, и Палмер теперь мог без помех любоваться изящным очерком ее ноздрей, бархатистой кожей щеки, завитками волос на затылке. Джойя похвалила его эссе о Бронсоне Олкотте — он лишь рассеянно улыбнулся ей. Он никак не мог избавиться от мучительной напряженности. Наоборот, чем дольше он рассматривал лицо Миньон, тем острее эту напряженность ощущал. К концу обеда он стал бояться, что скажет или сделает что-нибудь неподобающее, но несчастье с Мики Ковачем разрядило всеобщее напряжение — и ему тоже стало легче.
Обеденное происшествие поразило Палмера своей несомненной аллегоричностью: он усмотрел в нем стихийный бунт природы против всей этой лжи и расточительства, «бесстыдного обжорства среди умирающих с голоду», как писал Уитмен. Охваченный неожиданным порывом, он вскочил со стула, растолкал смущенных гостей и подбежал к миссис Ковач. Мики было так плохо и так стыдно, что он едва мог стоять. Палмер подхватил его, испачканного с головы до ног, на руки и властно сказал:
— Мистер Пирс, проводите меня в ванную!
Позже он подумал, что, пожалуй, впервые за всю свою жизнь он кому-то приказал.
Когда, приняв душ и облачившись в широкий и короткий для него костюм Шарло, он вернулся к гостям, столовая уже была убрана, вымыта и проветрена. Фрэнк приехал и теперь доедал разогретый обед в обществе Пан, которая сидела возле него с чашечкой кофе. В гостиной начали собираться «послеобеденные» гости, и Пирс, опасаясь, что народ чересчур развеселится и не станет слушать выступления, героически пытался запереть бар. Лидии не было, она уложила Мики в постель и осталась с ним, успокаивая и уговаривая уснуть. Ей тоже пришлось переодеться.
Палмер направился к Фрэнку, с которым еще не успел поздороваться, но Миньон его перехватила.
— Спасибо, Palmeur, вы такой молодец, — сказала она и коснулась его щеки губами.
Палмера охватил ужас, — вдруг он сейчас покраснеет? — и, чтобы отвлечь внимание Миньон, он поспешно сказал, что считает происшествие с Мики актом протеста. Он мог бы догадаться, что она не отнесется с сочувствием к подобному умствованию.
— Вы — интеллигентская зануда, Palmeur. Совершили хороший поступок и хотите его испортить, говорите гадости. Все было совсем не так. Мальчик голодал, а эти глупые люди заставили его съесть слишком много — voila[42].
К великому удивлению Палмера, ее насмешка его не обезоружила.
— Вы сказали то же самое, только другими словами. Наше излишество не только не помогло ему утолить голод, но вызвало рвоту, и желудок его стал еще более пуст, чем был раньше. А нуждаемся в очистительной процедуре мы, те, кто пресыщен. Я, мне кажется, в каком-то смысле ей подвергся. — Он и в самом деле чувствовал, что освободился от прежней поглощенности собой. — Но не буду отстаивать мои занудные наблюдения. Пойду поздороваюсь с Фрэнком.
Глава 8
Цербер
К десяти часам настроение у Чарлтона Пирса окончательно испортилось. Вечер Пан не удался — редкий случай, но он ей это предсказывал. И дело было не только в переполохе, который устроил Мики, потому что Шарло, как никто другой, умел ликвидировать последствия такого рода происшествий: здесь нужны распорядительность и вещи, как можно больше вещей — полотенца, вода, ванная и душ, чистая одежда и скатерти, тряпки и щетки для мытья пола…
Все это Шарло мгновенно принес, но вот дипломатических талантов, чтобы справиться с этой пестрой, разношерстной публикой, у него не хватало. Если бы он только мог напоить всех как следует, вечер еще с грехом пополам удалось бы спасти. Но он обещал Пан не давать гостям до начала этой говорильни больше одного стаканчика виски со льдом. Кончилось тем, что гости стали нагло воровать друг у друга спиртное, а ограбленные толпились вокруг него, умоляя налить еще, сердились, возмущались, и ему хотелось послать всех их к черту и уйти.