— Я тоже испытала такую ревность, — заметила Пан, — и очень рада, что никто тогда не понимал, что со мной. Все были безумно заинтригованы… Ничего, он скоро остынет. И может быть, даже даст вам в знак примирения деньги, но тайком, чтобы другие не видели. Уорти непременно нужно, чтобы все были от него без ума.
Миньон решила, что Пан с Палмером просто утешают ее, чтобы она не огорчалась из-за своего глупого промаха. Но немного погодя до нее дошло, что ведь, пожалуй, они правы, так все на самом деле и есть.
Вернулся Эспиди, чтобы забрать жену, и предложил Палмеру и Миньон подвезти их домой. Миньон расцеловалась с Пан и вдруг увидела Уорти Шорта, который стоял в дверях, загораживая ей дорогу.
— Нет, вы не уйдете! — возопил он с дурашливым пафосом. — Мы же с вами только начали сражаться. Вы не представляете, какое я получил удовольствие. Чем больше вы разъярялись, тем явственней источали секс, прямо как черная пантера перед прыжком. Я весь дрожал от страха, а вдруг вы прыгнете на меня?! — Он воспользовался случаем и снова ухнул, как сова. Потом взял ее под руку, отвел в сторону и вдруг сказал тихо и серьезно: — Я ведь действительно заинтересовался этим делом, поверьте мне. Свои ошибки я никогда не стыжусь признать. Так что впишите меня в ваш список и дайте знать, когда комитет соберется. Если вы сможете убедить меня, что ваши шахтеры правы, я докажу вам, что вовсе не такой жмот, как вам кажется. Рах?[88]
Дешево же он хочет отделаться, подумала Миньон. Однако сказала «pax» и протянула ему руку.
— Мы не на необитаемом острове, мистер Шорт, но нам не миновать столкновения. Спокойной ночи.
Восторженное уханье проводило ее до самой двери.
— Изумительная женщина! У меня нет слов!
Глава 13
Деньги — в огонь
В начале третьего Пан Пармали проводила последних гостей из числа трезвенников — Спиди с Милли, Миньон и Палмера Уайта. Теперь в доме остались лишь матерые забулдыги и выпивохи, и она наконец-то исполнит желание которое терзало ее весь вечер с самого обеда, и напьется в стельку.
Подойдя к бару, она залпом осушила два стаканчика неразбавленного ирландского виски, потом налила еще, со льдом и содовой. За этим и застал ее Шарло. Он остановился и молча смотрел, как она готовит себе выпивку. Вот случай, которого она давно ждала!
— Ой, Шарло, как ты был прав, и зачем я только затеяла эту карусель! Весь сегодняшний вечер — ошибка, сплошная ошибка. Но уж теперь все, я ее никогда не повторю.
Он холодно кивнул и процедил сквозь зубы, что пора бы ей начать прислушиваться к его советам, когда он их высказывает, а не задним числом. Гости весь вечер жаловались ему, что их заманили сюда обманным путем и вымогают деньги для коммунистов.
Пан хотела было напомнить ему, что всех гостей до единого она предупредила, зачем их созывают, и что все как один «жаждали» узнать о реатинских событиях от очевидцев, но потом решила не прерывать его, пусть он выскажет ей свою обиду, и тогда злость его пройдет. Однако самый жестокий удар он нанес ей напоследок.
— Напейся как следует, чтобы память отшибло, и выкинь все это из головы. — И, долив в два стакана содовой, крикнул в открытую дверь гостиной: — Готово, Элси, пошли! — Коротенькая, толстенькая Элси Варни послушно просеменила за ним в его студию.
— Желаю приятных ощущений! — крикнула вслед им Пан, надеясь, что это прозвучит грязно, и вернулась в гостиную. Там наконец-то начало разгораться веселье, и от выпитого виски по телу ее разлилась приятная теплота. Вероника Острова учила Анну Форрест танцевать танец живота, женщины извивались посреди комнаты, а Отто напевал что-то разудалое и с залихватским видом прихлопывал в такт ладонями. Наморщив лоб от напряжения, Анна истово крутила бедрами и при этом доказывала с пьяной серьезностью, что, если женщина умеет так работать диафрагмой, ей можно не опасаться туберкулеза крестцово-подвздошного сочленения.
— И как это муж до сих пор ее не бросил? — засмеялась Пан. Если не считать миссис Блай с дочерью и унылого молодого драматурга из компании Уорти, все собравшиеся в гостиной были ее старые, добрые друзья, ближе друзей у нее не было в Идальго, и она любила их — не за порядочность, благородство или прочие добродетели, поскольку сама она ими отнюдь не блистала, а за то, что все они знали недостатки друг друга, понимали их и прощали.
— Друзья мои! — закричала она, вскинув над головой стакан и выплеснув на пол виски. — Дорогие вы мои друзья! До чего я вас всех люблю!