Последние слова прозвучали не столько просьбой, сколько весьма прозрачным намеком, что разговор окончен. Троица кивнула, признавая свое поражение.
— Теперь вот еще что. Как я слышал, завтра защитники едут в Реату, чтобы поговорить со свидетелями и подготовить их показания к предварительному слушанию. Возможно, с кем-то из свидетелей вам захочется поговорить до них. Если вы выедете сейчас, то сможете отлично выспаться в Реате, а утром успеете побеседовать с кем надо до приезда Хогарта. Да, кстати, губернатор просил меня распорядиться, чтобы Хогарта сопровождали полицейские штата. Он жаловался, что ему там будто бы угрожали оружием и силой принудили уехать. Я надеюсь, вы доведете до сведения Бэрнса, Бэтта и их ребят, что сейчас Хогарт выступает в роли официального защитника, его утвердил судья Бек, и губернатор оказывает ему покровительство. Это, конечно, не означает, что он имеет право агитировать и устраивать незаконные сходки, но вообще-то власти должны соображать сами. Если они на это способны.
Главный прокурор небрежно провел рукой по блестящим черным волосам, встал и улыбнулся — сплошной шарм и светская непринужденность.
— Кланяйтесь супруге, Луис. И вы тоже, Бен. — Он знал, что Бену нож острый, когда при нем отдают предпочтение «туземцу», но сам Дьюи ни на минуту не забывал, что большинство избирателей этого штата — «туземцы». — Привет нашим приятелям из Реаты и в особенности Бэрнсу. А вы, Джиг, постарайтесь раздобыть какой-нибудь убойный материал о «красном заговоре». Но никому ни звука, первому принесете его мне. Что ж, друзья, по коням!
Глава 3
Боевая группа
Консепсьон Канделария была под домашним арестом, и, пока было светло, она не отваживалась выйти на улицу. Но когда совсем стемнело, она тихонько отвела маленького Томасито к соседям, уложила его там спать, подоткнула со всех сторон одеяло и, торопливо поцеловав мальчика на прощанье, незаметно выскользнула из двери и стала пробираться задними дворами к дому Ковачей.
Майк Ковач сидел в тюрьме, Лидия с Мики были в Идальго, поэтому в доме обосновались Хэм Тэрнер с Лео Сивиренсом и устроили там штаб-квартиру их организации. Сегодня они предприняли первую попытку перегруппировать силы после поражения.
Конни полыхала гневом против Хогарта, о котором прочитала в реатинской «Лариат»:
Как заявил вчера в Идальго адвокат Хогарт, виновным в нарушении закона во время предварительного слушания, которое состоялось в субботу в Реате, он считает лидера рабочих коммуниста Хэмилтона Тэрнера. Тэрнер, по мнению Хогарта, не имел права «пренебречь записанным в конституции правом шахтеров на квалифицированную юридическую помощь». Поэтому он требует, чтобы шахтеров освободили до проведения над ними законного суда.
А ведь она так распалилась лишь потому, что кто-то посмел обвинить Хэма. Глупости, нельзя давать волю чувствам, убеждала себя Конни. Однако оставить так это заявление тоже невозможно. А то что получается? Взялся этот самый Хогарт невесть откуда, ровным счетом ничего не знает о жизни в Реате, а смеет критиковать руководителя, который… человека, который… Она чувствовала, что ей нанесли golpe[106] она была estupefacta[107] и решила обязательно обсудить это на собрании. Заявление защитника явно попахивало оппортунизмом.
Интересно спросить, а что бы на месте Хэма стал делать в то субботнее утро уважаемый мистер Хогарт, попади он в битком набитый больными и голодными людьми зал, в духоту и вонь, под охрану к пьяным бандитам, у которых «случайно» выстреливают пистолеты? Если бы он оказался перед выбором: оставить gente[108] на двое, трое суток под арестом в ожидании «квалифицированной юридической помощи», в условиях, когда каждую минуту может вспыхнуть паника или эпидемия и людей начнет косить смерть, или вызволить их оттуда любой ценой, любой ценой спасти им жизнь, — неужели бы он поступил иначе? Упрекать «лидера рабочих и коммуниста» за то, что сделал бы в таких же обстоятельствах сам — да это настоящая травля «красных»! Что за адвоката навязала им Лидия?!
Конни пришла на собрание последняя. Запрещение мэра собираться в количестве более пяти человек все еще действовало, поэтому Хэмилтон сократил число участников до минимума и назначил собрание вечером, после наступления темноты, чтобы на него могли прийти женщины, сидящие под домашним арестом. От каждой семьи в боевую группу разрешалось войти только кому-нибудь одному. Это означало, что за ее пределами останутся очень нужные для их работы люди, как, например, Джо Старов, хотя через его магазин, телефон и почтовый ящик осуществлялась их связь друг с другом и с внешним миром. Вместо Джо в группу вошла его жена Елена. А из семьи Лара Хэм выбрал не Лус, которая после смерти отца оцепенела от горя, а Нативидад — пусть у них будет и представитель молодежи.