Надо священнику самому никогда не каяться и не выть о себе самом, как о покойнике, или напрочь забыть об этом ранее бывшем опыте, чтобы шаблонно относиться к людской исповеди, грехам, слезам, открытым тайнам. Священник ведь не только некто, принимающий исповедь. Он ведь и сам — кающийся. И если так, тогда многому можно научиться в режиме сострадания. А если не так, то на эту беду нет лекарства.
Одного композитора как-то награждали коммунистические вожди медалью за успехи в творчестве. Цепляют на грудь железку и спрашивают: «Как долго вы писали вашу последнюю песню?». Композитор отвечает: «По вдохновению, ночью — за четыре часа» «А, так вы можете шесть таких песен за сутки писать, раз одну написали за четыре», — сказал вождь оторопевшему автору. Нам смешно, что такие элементарные вещи, как непрогнозируемость вдохновения, не понятны глупому человеку. Но над кем смеетесь? Над собою смеетесь.
Нужно много лет учиться и потом много лет думать и томиться на медленном творческом огне, чтобы наконец разродиться шедевром. Шедевр будет не написан, а записан за четыре часа. Писаться же он будет годами.
Так же и в покаянии. Нужно много трудиться и мучиться, и переходить постепенно от молока к твердой пище, и страдать, и бороться, чтобы однажды дойти до перемены и изменения. Покаяние — это великое творчество, и столь любезный большевистскому сознанию план, с расписанием требований и регламентацией вздохов, здесь совершенно неуместен.
Театр (24 января 2013г.)
О чём говорят мужчины? Герои одноимённого фильма — понемногу обо всём, но в основном о женщинах, о машинах, о кризисе среднего возраста. «Русские мальчики» Достоевского, коль сойдутся, то спорят о том, есть ли Бог, бессмертна ли душа… А о чём могут беседовать священник и театральный режиссёр?
«Отрок» публикует фрагмент «подслушанного» разговора протоиерея Андрея Ткачёва с Алексеем Лисовцом — режиссёром театра и кино, уже более двадцати лет работающим в Киевском театре драмы и комедии на левом берегу. Разговор этот, безусловно, не закончен (он и начинается словно с середины). И ощущение таково, будто беседа происходит в вестибюле большого музея и касается экспонатов этого музея, но собеседники, увлечённые диалогом, так и не отправляются ни в один из залов. Но и невольному слушателю, случайно оказавшемуся поблизости, становится интересно — а о чём это они?
Протоиерей Андрей: Отношения христианского мира с театром всегда были непростыми. Но реальность такова, что театр в человеческом обществе неизбежен — в той или иной форме. Например, анекдоты. Это же в чистом виде монологи актёров-любителей… В какой-то момент христианству пришлось смириться с тем, что просто отменить, исключить театр из жизни — невозможно. Европейское Средневековье предложило свои формы замены — пьесы на священные сюжеты, исполняемые на площади перед собором, и так далее. Однако в итоге именно христианский мир — Германия, Англия, Франция — превратил сцену в школу.
Алексей Лисовец: Я пытался понять, почему Церковь относилась к театру по большей части негативно: в Европе позволялось только моралите[1], в России театральная жизнь долгое время исчерпывалась «пещным действом о трёх отроках»[2]. А скоморохов — тех вообще на костры, языки им вырывали. Почему?
Просто у театра есть две составляющие — театр поучает и развлекает. Одно без другого быть не может. Но развлекательная сторона театра — сейчас это особенно очевидно, актуально и порой даже противно — человека удаляет от Бога, если называть всё своими именами. А поучительная сторона — она приближает, но требует усилий, она не так легко и комфортно проглатывается. Поэтому в хорошем театре всегда присутствовал некий баланс: развлекая, поучать. Делать человека лучше. Но человек так устроен, что он с удовольствием выбирает то, что легче. А развлекательная сторона — и легче, и веселее, и в экономическом смысле привлекательней, и так далее.
1
Моралите — особый вид драматического представления в Средние века и в эпоху Возрождения, в котором действующими лицами являются не люди, а отвлечённые понятия. В XIV-XV вв. моралите выделяются в особый вид драматических представлений, цель которых — нравоучительная; а так как лучшее средство сделать порок ненавистным есть его осмеяние, то нравоучение моралите легко переходит в сатиру.
2
«Пещное действо» (чин воспоминания сожжения трёх отроков) — название древнего русского церковного обряда (театрализованного представления, литургической драмы), совершавшегося в предпоследнее воскресенье перед праздником Рождества Христова в XVI-XVII веках. Действо изображало историю чудесного спасения трёх отроков Анании, Азарии и Мисаила из огненной печи (Дан. 3, 22-51). Этот обычай пришёл на Русь из Византии.