Уже много лет, с тех пор как в раннем детстве он открыл книгу удивительных и мудрых притч этого древнего философа, образ надземного существа будоражил душу Ли Бо. Поначалу это было какое-то смутное, неясное, неотчетливое ощущение, но постепенно контуры его обрисовывались все ярче и явственней, и этот невообразимо могучий «птеродактиль» стал недвусмысленной самоидентификацией поэта. В произведениях Ли Бо Великая Птица Пэн — не простое копирование образа древнего философа, а стремительное его развитие. У Чжуан-цзы Пэн опирается на силу попутного ветра, у Ли Бо — дерзновенно и вольно парит в сакральных Небесах над миром, не нуждаясь ни в ком и ни в чем, не зная никаких ограничений своей свободе. «Мой дух исполнен Небом, мой лик очерчен Дао, обуздывать себя мне нужды нет, ни в ком я не нуждаюсь, где появлюсь, там и живу, мне самого себя довольно» — так в одном из эссе очертил поэт свое пребывание в сем мире.
Встреча со старым и мудрым даосом всколыхнула Ли Бо. «Да, он сравнил меня с Птицей Пэн, но он сам — еще более редкостная Птица Сию с вершины святой горы Куньлунь». Глубинно осмысляя этот образ, вечером он велел слуге Даньша растереть тушь, зажечь светильник и написал «Оду Великой Птице Пэн» в жанре ритмической прозы «фу»[5].
Это не просто одно из произведений Ли Бо, но концептуальное, выражающее его мировоззренческие принципы как структурную конструкцию и его жизни, и его поэзии, и потому его стоит привести целиком (с авторским Предисловием) — при всех трудностях восприятия, но во всей его завершенности:
В Цзянлине я как-то повстречал Сыма Цзывэя, отшельника с горы Тяньтай, и он изрек: «Ты духом — горний сянь, твой стержень — Дао, к Восьми Пределам со святыми вознесешься». Словами сими он подвиг меня на «Оду на встречу Великой Птицы Пэн с Волшебной Птицею Сию». Она распространилась в мире от человека к человеку. Увы мне, это было мелко, без широты и без размаха. Я от нее позднее отказался, но в зрелые года в «Цзинь шу» я прочитал «Во славу Великой Птицы Пэн» Жуань Сюаньцзы, и сердце дрогнуло. Я что-то вспомнил, но совсем не то, что в старой оде было. Сей свиток сохранился, да решусь ли я назваться тем, кто это написал? Быть может, только близким покажу. И вот он, этот текст.
Южанин некий, праведник почтенный, служивший в Лаковом саду, был Знаменьем Небесным осенен и сочиненье несравненное исторгнул. Его реченья необыкновенны, сильней, чем в книге «Цисе». Поведал он о рыбине прозваньем Кунь, живущей в Бездне Севера, а уж длиной, не знаю даже, на сколько тысяч ли. Вдруг обернется Птицей Пэн Великой, что мутью первозданной рождена. Перо-плавник нисходит к островам, где море, как весною, всколыхнется, а хвост подъят к Небесным воротам, где меж ветвей Фусана всходит солнце. Сотрясши рыком бездны, взметнется Птица по самой Куньлунь. Чуть потрясет крылами — все окрест накроет тьмой, что бурею песчаной, и рухнут пять вершин, и сто потоков покинут берега.
Из толщ земных взлетишь Ты к первозданной чистоте, пронзишь покровы туч, вонзишься в бездну моря и вызовешь волну невиданных высот — до тысяч ли. Затем опять взметнешься ввысь на девяносто тысяч ли, оставив за спиной вершин громады и крылья погрузивши в облака, взмахнешь крылом — придет на землю тьма, взмахнешь другим — опять вернется свет. Стремленью Твоему достигнуть Врат Небесных предела нет, в Тумане Изначальном Ты паришь, крылами сотрясая целый мир, сдвигая звезды в небе, покачивая горы на земле, в морях рождая бури. Кто способен преграды Тебе поставить? Кто способен сдержать порыв Твой? Эту мощь и не узреть, и не вообразить.
Небесный Мост объяв за два конца, зеницами сверкнешь, подобно солнцу и луне. Мелькнешь мгновением, а рык громоподобный заставит тучи съежиться и снежный вихрь закрутит. Покинув дальний Север, ты умчишься на Юг пустынный, крылом прихлопнешь, ветер подгоняя, — и снова вдаль. Дракон-свеча, рассеивая мрак, твой освещает трудный путь. Там, под тобою, три горы священных — они что комья малые земли, а пять озер великих — чаши с зельем. Душе святой созвучен твой полет, твое паренье слито с Дао, тут даже Жэньский князь уду закинуть не решится, и Хоуи стрелы смертельной не запустит, и оба, воздевши к Небу взоры, вздохнут глубоко и печально.
О, сколь ты величава, Птица Пэн, простертая от просини Небес до безоглядной пустоши Земли, с Небесною Рекой одной сопоставима. Твой лёт следил Паньгу, наш Прародитель, Сихэ, возничий Солнца, лишь вздыхал. Смущенье наступало во всех восьми пределах, средь четырех морей, когда твои крыла над ними нависали и грудь скрывала свет дневной, как будто снова к нам вернулся Хаос первозданный. Свернешь чуть в сторону — туман растает, открыв зарю.
5
В отечественном китаеведении этот жанр принято переводить как «ода», что достаточно условно. Большинство произведений этого жанра — скорее ритмизованные эссе.