Памяти N.
Как умру, вы так меня оплачьте:
«Вот он был — и вот его не стало:
Жизнь его оборвалась до срока,
Песнь его осталась недопетой;
И уже вовеки никому
Стих его последний не услышать —
Никому вовек!
А ведь у него была душа,
Говорящая душа живая —
Арфа, на которой он играл,
Все свои ей поверяя тайны;
Лишь одну-единственную тайну
Он унес с собой, одной струны
Отчего-то так и не коснулся
И теперь уж не коснется впредь,
Не коснется впредь!
Ах, какое горе! Как ждала,
Изнывала, млела та струна,
Молча млела, молча трепетала,
Вся тянулась к своему стиху,
Обмирая, мучаясь, тоскуя —
Как душа о женихе своем, —
И хотя он медлил, каждый день
С воркованьем тайным всё стремилась,
Всё звала его, а он всё медлил
И не приходил, не приходил.
О несчастье! Умер человек!
Вот он был — и вдруг его не стало,
Песнь его осталась недопетой;
И уже вовеки никому
Стих его последний не услышать —
Никому вовек!»
Перевод Д. Веденяпина
«Под пыткой вашего привета…»
* * *
Под пыткой вашего привета
Склонилась в прах моя душа.
Я только медная монета
В пустой копилке голыша.
Что вы пришли в мою обитель?
В чем грех, в чем подвиг мой? Весь век
Я был не бард и не учитель,
Я не пророк: я дровосек.
В руке топор из грубой стали,
Я молча делаю свое;
Проходит день, плеча устали,
И притупилось лезвие.
Ведь я батрак, на день забредший,
И мне конец с закатом дня:
Не время мне слагать вам речи,
Ни вам плескать вокруг меня.
Чем жить нам дальше? Небо черно;
Чем завтра буре дать отпор?
Сзывайте всех на круг соборный,
К отчету, к жертве — за топор!
1923
Перевод П. Беркова[31]
ПЕСНЯ
Нет, не днем, не ночью темной
Я пройду не тропкой горной,
Не долиной, не болотом:
Чудо-дерево растет там.
Оно будущее знает,
Все загадки разгадает,
У него спрошу я тихо:
Расскажи мне, кто жених мой.
Дай ответ, нет сил ждать дольше:
Из Литвы он иль из Польши?
Въедет, как богач, в ворота
Или с посохом войдет он?
Мне подарки дорогие
Привезет или простые,
Холостой или когда-то
Раньше был уже женат он?
Он блондин иль нет, скажи-ка,
Только если вдруг старик он,
Про беду узнав такую,
Умолять отца начну я:
"Нет страшней на свете кары!
Ах не старый, ах не старый!"
Перевод Ю. Могильнер
МОЯ МАМА,
БУДЬ БЛАГОСЛОВЕННА ЕЕ ПАМЯТЬ
Из бесед цадика из Виледника[32]
Набожной мама была, праведницей беспорочной,
Да осенит ее небо...
Вечер субботний настал, а в доме у нищей вдовицы
Нет ни свечей и ни хлеба.
Чудо: два гроша нашла! Что купить — хлеб или свечи?
Нет труднее заботы.
Сбегала в лавку, вернулась, а в ручечке тонкой —
Две свечи для Субботы.
Семь свечей — семь очей — семизвездье сияет ей с неба,
И вдовица в смущенье:
Благословит ли Господь женщины бедной Субботу
И всего лишь двух свечек свеченье?
Да освятит, Всеблагой, Он и чистую скатерь,
И тарелку пустую!
В платье субботнем, в платке она Господа встретит
И Субботу Святую.
И было: зажгла две свечи, — и ей сделалось горько,
Сердце больно заныло,
Упала слеза на свечу, по морщинам скатившись,
И свечу погасила.
Окривела Господня Суббота! И женщина страхом
И позором объята:
«О мой Бог, ты отверг приношенье рабы твоей бедной
Но Суббота-то в чем виновата?
Почему ты ей выколол глаз?» Под субботним платочком
Затряслись ее плечи.
В тихом, сдавленном плаче стояла, в печали молитвы
Смотрела на свечи.
И взывали из сердца ее праматери, и херувимы
Из гортани рыдали:
Слышишь, Славы Престол, слышишь, ухо небесное, — этот
Голос печали?
И слеза, словно жгучая капля огня, соскользнула
Со щеки и упала
На свечу, что погасла, — и вновь засветилась
Та свеча, как сначала.
Мама открыла глаза — и я вижу: свет семидневный
Вспыхнул с огнем воедино,
Это вдову, что молилась за нас, за Израиль,
Поцеловала Шехина[33].
1931
Перевод С. Липкина
ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО
Перевод с идиш С. Маршака
Меня опять Он к вам послал,
когда ревел могучий вал
и по ветру носились вы,
как груда высохшей листвы,
и руки падали у вас,
и силы таяли в груди.
И в ваш последний грозный час
явился Он и рек: «Иди!»
«Им тяжело, — сказал мне Он, —
им слишком больно. О, скорей
иди! У них ты вырви стон,
исторгни слезы из очей.
Пусть будет стон, как лязг металла,
слеза — как молот тяжела,
чтобы земля затрепетала
и зло и горе отрясла».
И я пошел. Пускай каменья,
преграды были предо мной, —
меня могучее стремленье
толкало с силой неземной.
Я знал, что гаснет ваше пламя,
я знал, что вы в змеиной яме,
что ветер потушил огни,
что вы во тьме, одни, одни...
И ваша боль меня толкала,
и вам помочь душа алкала.
Он дал на горе душу мне:
она полна чужой тоскою,
горит, не ведая покоя,
горит на медленном огне.
Я знал, — вам горько, тяжело,
и думал: «Ищете меня.
Познали мрак, и гнет, и зло, —
зовете свет и ждете дня.
Иду! Лечу! Сейчас предстану.
Ведь дорог день и дорог час.
Лизать я буду вашу рану,
дыханьем уст согрею вас.
И с вами буду я страдать,
молить, чтоб раны не горели.
Так лишь у детской колыбели
томится страждущая мать.
Иду, лечу! Я вас укрою,
я дам вам новую зарю.
Бог одарил меня душою,
вам эту душу подарю.
И мне язык Иегова дал.
Он — острый блещущий кинжал.
Коль вы из камня — он железный,
коль вы железо, он — булат.
Народ, и встанешь ты из бездны,
31
Напечатанно в журнале В. Е. Жаботинского "Рассвет" (Берлин, 1923, № 38-39, 21 октября, с. 19) без указания переводчика.
33
Шехина (правильно Шхина, ивр.) — термин, обозначающий имманентность Бога в реальном мире, Его близость к человеку и вечное пребывание в среде еврейского народа.