Кувшин на плече притащила пустой,
И нет на плече у ней для кувши́на
Подстилки. В ущелье осталась она.
Эх, горе-беспечность души молодой.
«Нани, испугалась я! — дочь говорит.
И хочет всплакнуть, да слеза не бежит
Внизу я людей увидала вдали,
Подумала — турки купаться пришли…»
Старуха клянет, досады полна.
Трусливую, глупую дочку свою.
И сходит, бранясь, в ущелье она
С кувшином пустым обратно к ручью.
ПЕСНЬ ВТОРАЯ
(Утро Вознесения)
X
Амбарцум[36] настал. Горы зацвели.
Дно долин горит, как ковер, вдали.
Девушки пошли на горы гулять,
Собирать цветы, песни петь, гадать.
Запах трав смешав
С песней молодой,
Девушки бегут
Пестрою толпой,
Роем мотыльков
Реют меж цветов.
«Амбарцум, яйла,
Яйла-джан, яйла,
Вешний день, яйла,
Яйла-джан, яйла!»
Амбарцум настал,
На горах крутых
Сердцу загадал:
Кто же твой жених?
Ай, джан-пастух, ай, розы цвет, — чей ты есть?
Нет! видит бог и видит свет — мой ты весь!
Вот и ты берешь
Скрытый жребий свой,
Будет всем хорош
Яр твой удалой!
Усы — два нежные ростка, стан красив,
Не горевать тебе, пока яр твой жив!
«Амбарцум, яйла,
Яйла-джан, яйла,
Жар сердец, яйла,
Яйла-джан, яйла!»
Голоса звенят. Девушки поют,
И, храня обряд, жребий достают.
Счастье и любовь выпадут одной,
Горе на душе ляжет у другой.
XI
И жребию вновь по кругу бежать
Велит Мать цветов, накрывшись фатой.
И все «Джан-гюлум» запели опять,
И эхо звенит вдали за горой.
«Эй, выросшая средь гор
Красавица, ночь — твой взор!
Но милого твоего
Ждет гибель — пуля в упор!»
«Ой, горе тебе, сестрица Ануш!
Пал жребий тебе несчастий и мук!
Отсохни рука, что достала его!..» —
И смолкнул весь круг смущенных подруг.
«Сестрица, всё — ложь! гаданью не верь!
Беги от тоски, от горестных дум;
Иди, не грусти, — и с нами теперь,
Как прежде, играй и пой „Джан-гюлум!“»
«Ах, счастья мне нет — и не суждено!
Всегда от меня бежало оно…
Не дружит оно с судьбою моей;
Проклятье на мне с младенческих дней.
К нам нищий старик, говорят, приходил —
А я еще малым ребенком была, —
Он песню пропел, подаянья просил,
Но мать ни куска ему не дала.
„Прочь! — крикнула, — прочь от наших дверей!
Покоя мне нет и от дочки моей!..“
И проклял старик жестокий меня,
Чтоб ей, мол, не знать отрадного дня.
Мой темный удел лишь богу открыт,
На сердце ж моем мрак вечный лежит
И тьма предо мной; в ее глубине
Таится мой путь — неведомый мне!..»
«Ануш, не грусти, вот ты поглядишь,
Увидишь сама: гадания — ложь!
Какой-то старик безумный, дервиш
По злобе сболтнул, а ты — слезы льешь.
Не бойся, Ануш, знай — счастье придет!
Вся жизнь пред тобой весною цветет.
Ты так молода, — взгляни же, взгляни:
Лежат впереди счастливые дни!
Сестрица, всё — ложь, гаданью не верь!
Беги от тоски, от горестных дум;
Иди, не грусти, — и с нами теперь,
Как прежде, играй и пой, „Джан-гюлум!“»