Тогда же творчество Богдановича питалось и другими идеями. В своих посланиях, сказках, баснях, стансах, сатирических стихах Богданович выступает как типичный рационалист, не нуждающийся в сверхразумном обосновании своих идей и жизненных представлений; как сторонник деистического свободомыслия, поэт ставит проблемы нравственного порядка и социального бытия вне какого бы то ни было их отношения к религии, хотя и не спорит с ней, привлекая для оправдания и обоснования существующего общественного порядка отвлеченно-разумные, внеисторические доводы. Он не видит необходимости общественных изменений; социальное неравенство, воплощенное в форме сословной иерархии, представляется ему естественно-разумлой формой общественной жизни; в этом вопросе он полностью разделяет взгляды Сумарокова и излагает их в своих стихах:
Всякая попытка самочинного изменения общественного порядка отвергается им как проявление невежества и дикости, как бунт против разумности. Так, в басне высмеивается Коза за неуместную и неприличную ее положению смелость:
Как видно по этим стихотворным декларациям Богдановича, он, среди учеников Хераскова, наиболее последовательно придерживается сумароковских позиций, стоит на точке зрения, утверждающей сословную иерархию и отвергающей всякую попытку ее изменения.
Смерть Елизаветы, недолгое царствование Петра III, новый дворцовый переворот привлекают внимание Богдановича к непосредственно политическим проблемам современности. Он выступает с одами — сначала Петру Федоровичу (ею открывается «Полезное увеселение» в 1762 году), а затем Екатерине, в которых повторяет одну и ту же мысль о необходимости установления в стране истинной законности:
Как и в этой оде, которую позднее, по вполне понятным причинам, Богданович не перепечатывал, в следующей, уже посвященной «пришествию» (приезду) Екатерины II в сентябре 1762 года в Москву, развивается еще более определенная политическая программа и дается подробное освещение событий недолгого царствования Петра III:
А в «Оде на новый... 1763 год» Богданович почти буквально воспроизводит формулировки из своей оды Петру III, развивая программу отказа oт завоевательных войн и упорядочения жизни страны, программу первоочередных реформ:
В журнале Дашковой и Богдановича «Невинное упражнение» (январь — июнь 1763 года) заявило себя полным голосом официально провозглашенное Екатериной «свободомыслие». В это время вольтерьянство сделалось модой, и к этому официально одобренному направлению примыкает Богданович своим переводом Вольтера «На разрушение Лиссабона» (1763), напечатанным в «Невинном упражнении». И все же от «Полезного увеселения» «Невинное упражнение» отличается приверженностью к материализму в разрешении некоторых вопросов этики. В «Письме о нежных, великодушных и бескорыстных чувствованиях» доказывается, что «самолюбие или любовь к себе и к своему благополучию есть... первое движение и главный подвиг всех наших действий».[1] Твердо придерживаясь этого положения о личном интересе и личном эгоизме, лежащем в основе всех человеческих поступков, анонимный автор «Письма» развивает и теорию эгоизма, то есть наиболее радикальную и общественно-прогрессивную часть мировоззрения Гельвеция.
По отношению к церкви и религии позиция журнала выражена совершенно недвусмысленно в самых различных жанрах.
В «диссертации» «О древнем китайском законе» ее автор или переводчик дает полную волю своему негодованию по адресу «бонз», их невежества, жестокости, корыстолюбия и обманов. Написанная с неподдельным жаром, «диссертация» эта метила в православную церковь и ополчалась против засилия духовенства, которое характерно было для недавней поры — конца елизаветинского царствования.
В вопросах социальных позиции журнала были гораздо менее определенными. Так, в переводной «Речи о равенстве состояний»[2]проблема имущественного и общественного неравенства получала разрешение только моральное: крестьянин-труженик оказывался нравственно здоровее богатого горожанина. Однако в статье (переводной) «О коммерции» утверждалось превосходство купца над дворянином: «...Я не знаю, кто больше нужен государству, господин ли, щегольски напудренный и знающий точно, в котором часу король просыпается, в котором часу ложится почивать, и приемлющий на себя величавый вид, исправляя должность невольника в передней у министра; или купец, который, обогащая свою землю, посылает из своего кабинета повеления в Сурат и Каир и вспомоществует благополучию света».[1]
На этом фоне приобретают значение основные переводы, помещенные в журнале Богдановичем и Дашковой. Ей приписывается печатавшийся из номера в номер перевод глав из книги материалиста Гельвеция «Об уме» (1758), подвергшийся во Франции преследованиям и королевскому запрещению. Ей же принадлежит в «Невинном упражнении» перевод «Опыта об эпической поэзии» Вольтера, а Богдановичу — перевод «Поэмы на разрушение Лиссабона» Вольтера. Это был, по-видимому, первый творческий успех Богдановича у современников. Во всяком случае, еще в начале XIX века этот перевод очень ценился. Карамзин писал о нем в 1802 году: «...перевел так удачно, что многие стихи... не уступают красоте и силе французских».[2]
Поэма Вольтера — страстный протест против мирового зла, против веры в божественный промысел, в оправданность человеческих несчастий божественным предопределением. По силе богоборческого протеста поэма Вольтера предвосхищает байроновского «Каина», где атеистическая свободная мысль уже торжествует полностью над всеми иллюзиями и самообманами прошлого:
1
«Письмо к С.... Д.... о средстве, как можно человеку приближиться к покою». «Полезное увеселение», 1761, июль, № 2, стр. 9—14.
2
«Ода... Екатерине на пришествие в Москву». М., без года. Издана, очевидно, в сентябре 1762 года к приезду Екатерины и двора в Москву. Об этой оде не упоминается ни в одном из библиографических указателей. По своему содержанию она является стихотворным переложением манифеста Екатерины II от 6 июля 1762 года.