Голгофы черные встают перед тобою!
Взнесем же к ним наш стон и нашу скорбь! Пора!
Прошли века надежд беспечных над землею!
И никнут к черному от крови водопою
Распятые во тьме на небе вечера!
Перевод В. Брюсова
Под сводами
Сомкнулись сумерки над пленными полями,
Просторы зимние огородив стеной.
Скопленья звезд горят в могильной мгле ночной;
Пронзает небеса их жертвенное пламя.
И чувствуешь вокруг гнетущий медный мир,
В который вплавлены громады скал гранитных,
Где глыба каждая — каких-то первобытных
Подземных жителей воинственный кумир.
Мороз вонзил клыки в углы домов и башен,
Гнетет молчание. Хотя б заблудший зов
Донесся издали!.. Бой башенных часов
Один лишь властвует, медлителен и страшен.
Ночь расступается, податлива как воск,
Вторгаются в нее безмолвие и холод.
Удары скорбные обрушивает молот,
Вбивая вечность в мозг.
Перевод Мих. Донского
Холод
Огромный светлый свод, бесплотный и пустой,
Стыл в звездном холоде — пустая бесконечность,
Столь недоступная для жалобы людской, —
И в зеркале его застыла зримо вечность.
Морозом скована серебряная даль,
Морозом скованы ветра, и тишь, и скалы,
И плоские поля; мороз дробит хрусталь
Просторов голубых, где звезд сияют жала.
Немотствуют леса, моря, и этот свод,
И ровный блеск его, недвижный и язвящий!
Никто не возмутит, никто не пресечет
Владычество снегов, покой вселенной спящей.
Недвижность мертвая. В провалах снежной тьмы
Зажат безмолвный мир тисками стали строгой, —
И в сердце страх живет пред царствием зимы,
Боязнь огромного и ледяного бога.
Перевод Г. Шенгели
Соломенные кровли
Склонясь, как над Христом скорбящие Марии,
Во мгле чернеют хутора;
Тоскливой осени пора
Лачуги сгорбила кривые.
Солома жалких крыш давно покрылась мхом,
Печные покосились трубы,
А с перепутий ветер грубый
Врывается сквозь щели в дом.
Склонясь от немощи, как древние старухи,
Что шаркают, стуча клюкой,
И шарят вкруг себя рукой,
Бесчувственны, незрячи, глухи,
Они запрятались за частокол берез;
А у дверей, как стружек ворох, —
Опавшие лисгы, чей шорох
Заклятий полон и угроз.
Склонясь, как матери, которых гложет горе.
Они влачат свои часы
В промозглой сырости росы
На помертвелом косогоре.
В ноябрьских сумерках чернеют хутора,
Как пятна плесени и тленья,
О, дряхлой осени томленье,
О, тягостные вечера!
Перевод Мих. Донского
Лондон
Вот Лондон, о душа, весь медный и чугунный,
Где в мастерских визжит под сотней жал металл,
Откуда паруса уходят в мрак бурунный,
В игру случайностей, на волю бурь и скал.
Вокзалы в копоти, где газ роняет слезы —
Свой сплин серебряный — на молнии путей,
Где ящерами скук зевают паровозы,
Под звон Вестминстера[7] срываясь в глубь ночей.
И доки черные; и фонарей их пламя
(То веретёна Мойр[8] в реке отражены);
И трупы всплывшие, венчанные цветами
Гнилой воды, где луч дрожит в прыжках волны;
И шали мокрые, и жесты женщин пьяных;
И алкоголя вопль в рекламах золотых;
И вдруг, среди толпы, смерть восстает в туманах..
Вот Лондон, о душа, ревущий в снах твоих!
Перевод Г. Шенгели
Путешественники
Как страстно кличет их от медленных равнин
Сивиллы[9] древний зов и в смутных окоемах
Влечет мерцанье глаз каких-то незнакомых —
Однажды вечером изведали они.
Вперед! Огромный мол. В накале белом луны,
И флагов золото на мачтах корабля,
И юнги черные. Уходит вдаль земля.
Волна прибойная сосет песок лагуны.
О, это плаванье в сияющем ночном
Пространстве! Звездные узорные плетенья!
Ветров полуденных и шум, и свист, и пенье
К цветущим берегам уносят! А потом?
Как руки черные, воздетые высоко, —
Из камня сложенные башни городов,
Зрачки, горящие под крышами домов
На глади стен сырых в ночных глазницах окон.
Пустыни рыжие и степи — без границ,
Подвластные громам и ураганам бурным,
И солнца, саваном одетые пурпурным,
Туманным золотом вечерних плащаниц.
И храмы медные, где щит и меч тяжелый
У паперти, и крест над ними в вышине,
И старых кесарей, в оцепенелом сне
Навеки замерших, чугунные престолы.
Устои островов над мутно-голубой —
То бирюзовой, то опаловой — пучиной,
И дрожь, и тайный страх бескрайности пустынной,
И вдруг, как молоты гремящие, прибой!
Народы, что века покорно терпят муки,
Народы, что уже восстали для побед,
У портов маяки — слепяще яркий свет
Зажавшие в кулак бестрепетные руки.
Но вспыхнет в памяти, как самый нежный зов,
Все то далекое, что свято и знакомо:
Вот мать печальная, вот садик возле дома,
Вот равномерный бой больших стенных часов.
Пора вернуться вспять. Прощай, широкий, вольный
Мир — океан, прощай! И все же нет для них
Ни счастья мудрых душ, ни счастья душ простых,
Что жизнью медленной и дремлющей довольны.
Отныне будет их к закатным влечь кострам,
К закатным солнечным притягивать воротам,
Распахнутым мечте неистовой, заботам
Нездешним и любви к виденьям дальних стран.
Перевод Н. Рыковой
Умереть
В пурпурной мгле лесов и багреце болот
Огромный вечер там, в пустых полях, сгнивает,
Руками цепких туч шар солнца зажимает,
Выдавливая кровь в зеленый небосвод.
О, время пышное, когда октябрь ленивый
Уходит не спеша в убранстве золотом,
Меж гроздьев рдеющих и яблок, ветерком
И светом нежимых среди усталой нивы,—
вернуться
7
вернуться
8