Подобные чувства объясняют податливость аудитории, которую пропагандисты нашли для своей лжи и преувеличений в обеих странах. Французское правительство и его полуофициальные хронисты не упускали возможности связать Эдуарда III с Робертом д'Артуа, пугалом французской официальной мифологии, или очернить его такими историями, как часто повторяемая, но выдуманная история о том, что он изнасиловал графиню Солсбери, пока ее муж находился в плену. Эдуард III, со своей стороны, обвинил французского короля в попытке искоренить английский язык, как это сделал Эдуард I сорока годами ранее. Страхи и ненависть людей разжигались официальными слухами, такими как распространившаяся в 1346 году странная история о том, что Филипп VI заполнил свои итальянские галеры турками, чтобы навести невыразимые ужасы на прибрежные деревни Англии. Правда, как правило, была не менее эффективной. Зверства моряков из Кале получили самую широкую огласку. Захваченные документы, раскрывающие планы Филиппа VI по вторжению в Англию, зачитывались в общественных местах и выносились на рассмотрение Парламента. Францисканские и августинские монахи, величайшие публичные проповедники своего времени, были призваны "воспламенять сердца наших верных подданных" справедливостью дела короля и трубить о его победах, когда они случались. Франкофобия, уже скрытая в английском сознании, старательно поощрялась и усиливалась. Некоторые современные английские писатели, такие как поэт Лоуренс Минот и оксфордширский клерк и хронист Джеффри Бейкер[753], довели свою ненависть к Филиппу VI и его подданным до такой степени ожесточения, что некоторые из их работ стали просто нечитабельными[754].
Превращение обид и ксенофобии в поддержку королевских войн и сопутствующего им тяжелого фискального бремени было делом, в котором Эдуард III преуспел лучше, чем его соперник. Должно быть, после возвращения с континента в ноябре 1340 года для него было шоком узнать, насколько близко его королевство подошло к восстанию из-за непосильных налогов последних четырех лет. В 1340-е годы это бремя, безусловно, было облегчено. Парламентских субсидий стало меньше и налогообложение стало более мягким. Были предприняты решительные усилия по предотвращению злоупотреблений со стороны мелких чиновников и наказанию виновных. Военная служба была единственным бременем, которое значительно увеличилось, и нет сомнений, что она была непопулярна. Вооруженные люди, а иногда и те, кого они снаряжали, подвергались оскорблениям и физическим нападениям[755]. Но военная служба была слишком случайным и недолгим бременем, чтобы вызвать всеобщее недовольство. Даже великая армия 1347 года, самая большая из всех, когда-либо собранных Эдуардом III, представляла собой очень малую долю взрослого мужского населения Англии. Для человека, чей жребий выпал на деревенском собрании, и у которого некому было сеять семена или собирать урожай, служба в армии могла стать личной катастрофой. Для основной массы мужчин это не имело большого значения. Некоторым, вероятно, нравился шанс получить жалованье и пограбить.
Именно в морских сообществах южного и восточного побережья война нанесла самый тяжелый удар по средствам к существованию людей. Служба береговой охраны требовала привлечения гораздо большего количества людей, чем когда-либо воевавших в континентальных армиях короля, и с интервалами, которые было не так легко предсказать. В Хэмпшире, наиболее пострадавшем графстве, наверняка было много деревень, подобных Элингу, чьи мужчины так часто отлучались для охраны побережья во время сева и сбора урожая, что к началу 1340-х годов в значительной части прихода было прекращено земледелие. В портах и гаванях прерывание торговли с Францией и манипуляции с экспортом шерсти привели к большим лишениям. Военная служба на море была более тяжелой и более обременительной, чем любая другая военная служба. Ярким примером был Грейт-Ярмут, чьи корабли, из-за их количества и размеров, внесли больший вклад в войны Эдуарда III, чем любой другой порт. Они служили против шотландцев или французов в каждом году (кроме одного) с 1333 по 1347. В начале этого периода город располагал, помимо важного флота рыболовных судов, не менее девяноста больших кораблей, способных перевозить от 100 до 300 тонн груза. В конце этого периода их было всего двадцать четыре. Остальные были захвачены, уничтожены врагом, потерпели крушение или вышли из строя из-за износа и повреждений. Прибыль судовладельцев Грейт-Ярмута упала настолько, что потерянные суда невозможно было заменить, а поврежденные гнили на берегу из-за отсутствия денег на их ремонт. Необходимые работы в гавани не проводились, а заиление гавани вынуждало крупные суда перегружать грузы на лихтеры на рейде. У города, окруженного не обрабатываемой землей, не было других средств к существованию. Вскоре после этого шесть крупных предпринимателей города потеряли почти все свое состояние, а несколько сотен моряков остались без работы. Беды Грейт-Ярмута лишь в некоторой степени отличались от бед других портов южной и восточной Англии. Там наверняка было много людей, согласных с недовольными из Чичестера, которые нападали на слуг епископа на улицах и рвали воззвания, которые они распространяли, призывая молиться за войны короля[756].
753
Джеффри Ле-Бейкер, также Жоффруа Ле Бейкер (англ.
754
Солсбери: Gransden. Language: RP, ii, 147; RF, iii, 67, 72. Турки: RBP, i, 5. Планы вторжения: Murimuth, Chron., 211–12; RP, ii, 158. Preaching: RF, iii, 72, 81.
756
Eling: Nonarum inquisitiones in curia scaccarii (1807), 126. Ярмут: CPR 1345–8, 213, 397; CIM, iii, no. 14. Чичестер: CPR 1340–3, 587.