А вот еще два примера, на сей раз противостояния, позиционировавшегося в качестве священной войны христиан против язычников и, в общем, не осуждавшейся отцом Фруа. 29 сентября 1571 года, в день архангела Михаила – покровителя небесного воинства, войска Ода Нобунага начали штурм знаменитого монастыря Энрякудзи на горе Хиэй, где засели непокорные буддистские монахи-воины. Штурм проводился в «стиле Нобунага», то есть без малейшей пощады и с максимальным использованием террора. Слово отцу Фруа: «Он [Нобунага. – Д. Ж.] сжег Сакамото и две других деревни, и под покровом дыма его люди взобрались на скалы, вошли в крепость и предали все огню и мечу. Они произвели страшное побоище среди всех этих ложных монахов. Некоторые даже бросились со скал, другие искали убежища в своих храмах, а иные спрятались в гротах и пещерах; но Нобунага столь умело руководил этим делом, что ни один из них не ушел. Он поджег храм бога Кваннон [той самой богини Каннон, которую многие японцы отождествляли с Девой Марией. – Д. Ж.], который стоил невероятно дорого, и сжег все прочие храмы и монастыри; одним словом, он посылал своих людей в каждую щель или пещеру, как будто охотился на каких-то диких зверей, и так перебил этих несчастных. Так Господь наказал этих врагов Его славы в день Святого Михаила в 1571 году». Да уж, комментарии излишни, хотя, к чести отца Фруа, его все-таки немного тронули страдания «несчастных, обреченных на погибель здесь и на вечные муки на том свете» монахов Энрякудзи… В другом фрагменте, принадлежащем перу того же автора, идет речь о битве между язычниками – сторонниками князя Рюдзодзи Таканобу, и христианами Арима и Симадзу близ полуострова Симабара 24 апреля 1584 года. Войсками Симадзу командовал сын покойного уже Такахиса, первого князя, давшего аудиенцию Франциску Ксавье. Христиане Арима с моря начали обстрел наступающей вдоль берега колонны войск Рюдзодзи из португальских мушкетов и двух небольших пушек. При этом «… обычай, которого они придерживались, был весьма примечателен: прежде всего, благочестиво преклонив колени и воздев руки к Небу, они стали молиться: «Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя Твое…» С нетерпением приступив к заряжанию пушек ядрами, они с такой силой открыли огонь по врагу, что после первого же выстрела можно было видеть, как все небо наполнилось оторванными членами. Тут они вновь опустились на колени. Последовали молитвы воскресной проповеди, и они, таким образом, нанесли тяжелые потери язычникам, которые не имели мужества продолжать наступление». Естественно, победа в этом бою досталась христианам, за которых были Дэусу и португальские мушкеты и пушки, что заставило призадуматься язычников, соседей христианских князей Симадзу и Арима, о возможной выгоде от смены веры. Впрочем, оправдать войну тех же Симадзу против вполне христианского князя Отомо Сорина отцам-иезуитам было уже гораздо труднее, хотя тот, разбитый в бою, не совсем по-христиански поклялся отомстить и призвал на помощь великого Хидэёси, получившего прекрасный повод вмешаться в события на Кюсю (впрочем, об этом чуть позже).
Стивен Тёрнбулл приводит еще один интересный аргумент в пользу принятия христианства именно от отцов-иезуитов, который мог быть важен для самураев. Речь идет о… некотором сходстве идеологических и организационных установок Ордена Иисуса Сладчайшего. Основатель ордена, бывший воин идальго Игнасио де Лойола, привнес в свой орден суровое воинское начало, дисциплину, идеи «борьбы за Церковь мечом духа». Колоссальными преимуществами ордена в глазах его основателя и Папы Римского было строгое повиновение подчиненных вышестоящим, готовность выполнять любые приказы руководства ордена. Чтобы стать «рыцарем церкви», будущий иезуит должен был пройти специальный длительный курс подготовки, жить в спартанских условиях, научиться успешно бороться с искушениями, коими считалось практически каждое проявление «телесности». Отказ от мирских привязанностей и забот, строгий целибат[11], дисциплина в ордене, служение ближнему – все это не могло не находить отклика в сердцах самураев, воспитание которых в рамках норм бусидо и отчасти философии дзэн было направлено на усвоение сходного комплекса добродетелей. Впрочем, и относительно самураев проповедник должен был быть весьма осмотрителен в выборе материала для проповеди. Блестящий пример – история (конечно, выдуманная, но которая вполне могла произойти на самом деле), составляющая сюжет новеллы Акутагава Рюноскэ «О-Сино». Время действия – рубеж XVI–XVII веков, место – католический храм где-то на острове Хонсю. О-Сино – имя женщины, вдовы самурая Итибангасэ Хамбэя, ронина из рода Сасаки. У нее серьезно заболел маленький сын, а молитвы богам и буддам не помогали. Тогда она, наслышанная о чудесах, которыми славятся «южные варвары», пришла к падре и попросила помочь, на что тот ответил согласием и заодно поведал О-Сино основы христианства. Он начинает свой мастерский, увлекательный рассказ о чудесах и земной жизни «Бодхисаттвы южных варваров», как называет О-Сино Христа. Женщина прониклась явным интересом и даже согласилась принять новую веру при условии, что Христос спасет жизнь ее сына. Падре, догадываясь по описанию состояния больного, что он в силах излечить сына потенциальной неофитки вполне земными средствами, радостно продолжил проповедь. Кульминация рассказа – слова священника о том, что Христос был распят вместе с разбойниками, страдал на кресте и, почти отчаявшись (как человек), произнес знаменитое: «Отче, зачем ты меня покинул?» И тут произошло неожиданное для падре (но вполне понятное для людей, лучше знакомых с психологией самураев) – О-Сино гневно бросает ему в лицо: «Так вот, значит, каков этот ваш «истинный Бог», этот Бодхисаттва южных варваров?» – От прежней робости женщины не осталось и следа, теперь она говорила, словно готовясь нанести смертельный удар: – Мой супруг, Итибангасэ Хамбэй, был всего лишь ронином, принадлежавшим роду Сасаки. Но он ни разу не показал спины врагу… А этот ваш Господь? Его распяли, а он только и знает, что жаловаться да хныкать! Презренный трус! Какой прок может быть от его учения? Ты же черпал из одного с этим трусом потока, и никогда ноги твоей не будет в моем доме, где стоит поминальная табличка моего дорогого мужа, никогда не позволю тебе лечить моего больного мальчика, сына человека, которого называли «рубака Хамбэй». Да я лучше вспорю себе живот, чем дам ему выпить лекарства, приготовленного трусом! Знай я об этом раньше, никогда бы сюда не пришла. Только об этом я и жалею.