Далее следовали собственноручно нацарапанные неграмотной Тонией три креста вместо подписи, а рядом, под словом Testis[62], — росчерки святых отцов Гаудека и Томаса, каждый завершенный личной печатью. Помимо этого документ был скреплен печатью ордена с надписью OrdCist. Monasterium Campodios с указанием даты и места: Пунта-де-ла-Крус.
Витус хотел вернуть бумагу, но Гаудек остановил его.
— Это официальный документ и он твой. Он может быть весьма полезен тебе как звено в цепи доказательств твоего происхождения.
— Вы уверены, ваше преподобие?
— Ну да. Во всяком случае, я надеюсь на это.
Магистр снял свои бериллы и потянулся за протоколом.
— Ты разрешишь? Спасибо. — Близко поднеся бумагу к близоруким глазам, он досконально изучил ее, обратив особое внимание на подписи и печати. — Подлинность документа не вызывает никаких сомнений! — объявил он в конце концов. — Это действительно последнее звено сомкнулась. Ваше преподобие господин аббат, святой отец, дорогие друзья, среди нас находится лорд! — Он преклонил колено, как это принято при дворе, и сильно прищурился. На этот раз не от слабости зрения, а от разбирающего его смеха. — Милорд, для меня большая честь быть знакомым с вами, позвольте и далее называть вас Витус и говорить вам «ты»?
Витус засмеялся:
— Разумеется, сорняк, и не пытайся подтрунивать надо мной. Все остается по-старому. Кстати, никакой я не лорд до тех пор, пока королева Елизавета, да пошлет ей Господь долгую жизнь и отменное здоровье, не пожалует меня званием пэра.
— Чистая формальность, — отмахнулся маленький ученый. — Но что меня особенно радует, так это то, что наш общий друг Хорнстейпл обломает себе зубы, когда в следующий раз захочет оспорить твое наследство. Его каверзным выдумкам, вроде того, что младенца леди Джейн могли подменить у ворот монастыря, или, что еще бессмысленней, совсем необязательно именно леди Джейн появлялась у ворот монастыря, а это могла быть любая другая мать с другим ребенком, воспользовавшаяся украденным красным камчатным платком, — короче, всей этой белиберде раз и навсегда положен конец.
— Deo gratias! — донесся громкий возглас от рулонов с пергаментами. Все давно забыли о Куллусе, а потому осталось незамеченным, что он давно оставил попытки стереть пыль с карт. — А вам не кажется, ваше преподобие, что в честь этой отрадной новости стоит выпить живительной влаги? Чтобы избежать недоразумений, я имею в виду не воду.
Гаудек не мог сдержать улыбку. На прямодушного, забавного Куллуса никто не мог долго сердиться.
— Ну хорошо, Бог с тобой! Принеси нам вина, — разрешил настоятель. — Но не больше, чем полкувшина.
А Томас крикнул вдогонку резво удаляющемуся брату:
— Не забывай о своей подагре!
Однако этих слов Куллус уже не слышал. Мгновенно исчезнув, он так же скоро появился опять.
Когда вино было разлито по кубкам, аббат сказал:
— Не припомню, чтобы я когда-нибудь позволял себе выпить вина до службы шестого часа, но пусть будет так. Господь знает, что у нас есть на то причины. Bene tibi!
— Salute! Cheers! Lechaim!
Они выпили, и только Гаудек собрался расспросить друзей о выпавших на их долю приключениях, как Нелла заплакала. Никто из друзей не мог сказать, чем это вызвано, ведь обычно она была спокойным, неприхотливым ребенком. Быть может, просто оттого, что все пили, а ей ничего не дали.
— Уй, моя овещка шамать захотела, — догадался Энано. — Пора бежать за Бородащом. Щао, господа, увидимся в обжорке. — И он исчез, прижимая к себе крошку.
Не успела дверь за ним затвориться, как снова открылась. На пороге стоял брат с кухни. Потупив глаза, он смиренно произнес:
— Простите за беспокойство, ваше преподобие, служба шестого часа уже закончилась. Брат Фестус спрашивает, может ли он рассчитывать, что вы пожалуете на обеденную трапезу.
— Что? Уже так поздно? — Взгляд Гаудека скользнул по песочным часам на стене, показывавшим, что час уже истек. Он торопливо допил вино. — Tempus avis est! [63] Скажи повару, что мы уже идем. Пусть поставит побольше тарелок. Нас пятеро, нет, шестеро. Наверняка к нам присоединится Энано.
Все торопливо направились к главному зданию старого монастыря, где располагалась просторная трапезная. Полнотелый брат Фестус, прозванный Сира dicens — Говорящая бочка, расплылся в радостной улыбке, завидев Витуса.
— А ты помнишь, сын мой, чем я снабдил тебя, когда ты уходил от нас четыре года тому назад? — прогремел он.
— Да, ты сказал: еда да питье тело с душой связывают, и чтобы я не забывал об этом, если мне придется в жизни туго.