Наконец о кабардинских лошадях. Они ценятся чрезвычайно. Особенно известными являются породы sholoc и hara[127]. Бывает, за одного скакуна дают по восемь рабов. А сами же адыгские рабы, как уже писал я ра……[128]
Теперь я перехожу к заключительной части своего послания: она, кстати, заслуживает внимания не меньше остальных частей, ибо, как говорят эти надменные вездесущие британцы, last, not least, последнее по счету, но не по важности.
Возвращаясь к вышесказанному, я вновь хочу напомнить о скорой возможности дать этой красивейшей и богатейшей земле настоящего хозяина. Кто успеет раньше, тот и будет иметь самый большой гешефт. Опоздавшему на званый пир достаются одни объедки. Уже сейчас надо подумать о тех людях, которые возьмут на себя бремя управления и торгового посредничества. Надо готовиться к тому, что губернаторское место в Азове будет занимать не Pedyr-pasha[129], а опытный, знающий и решительный европеец.
Дорогой друг Иеронимус! Твой долг сейчас perfas et nefas[130] донести мою idee fixe[131] до сильных мира сего — до влиятельнейших коммерсантов и военачальников нашего любимого faterland, а в конечном счете — и до нашего обожаемого монарха.[132] Надеюсь, сильные мира сего — особенно если они еще и справедливы — ценят мое усердие по достоинству и honoris causa[133], за неустанные труды свои я буду соответствующим образом вознагражден. Я желал бы для себя….[134]
…онченное и даже запечатанное сургучом послание раскрыл снова и теперь добавлю еще несколько страниц. Делаю это из-за вынужденной задержки по пути к морскому побережью. Лишь одному господу богу известно, сколько часов, а то и дней, придется мне еще сидеть на этой крошечной сырой полянке, окруженной непроходимыми зарослями терновника. Из целого десятка сопровождавших меня людей со мной остался один-единственный. Он прорубил в колючей чаще просеку к полянке, затем, когда мы свели на травянистый островок лошадей, он взял подрубленные у самого основания кусты и вновь водворил их на место, сделав тем самым проход в зарослях совершенно незаметным. Это называется у туземцев «зашить тропу».
Скверная история, в которую я влип, как шмель в горячую патоку, началась таким вот очень обычным для здешних мест образом. Когда мы проезжали равнинным редколесьем по берегу какой-то реки, то столкнулись с бандой конных головорезов, которая значительно превосходила по численности.[135] Но самое ужасное то, что главарь встречной банды оказался кровником нашего достойного предводителя, чтоб ему в преисподней было потеплее! Наш мерзавец успел выстрелить первым и навсегда избавил своего врага от сует повседневной жизни, зато что началось потом! О, святая дева Мария! Что началось потом! Мой так насыпаемый кунак мог торжествовать по поводу гибели кровника не более минуты — ему просто снесли голову, причем так быстро и ловко, что он не сразу это заметил и еще футов сорок, пока не свалился наземь, скакал верхом без головы. Резня шла ожесточенная и беспощадная. И с той и с другой стороны было уже по нескольку убитых, когда нас загнали в реку. Посреди стремнины вода доходила лошадям до половины брюха. Несколько ретивых всадников из неприятельского отряда бросились в реку и, размахивая клинками, сходясь с нами вплотную, мешали переправиться на тот берег. Остальные головорезы, устрашающе гикая, перезарядили ружья и стали целиться в меня и моих проводников.[136] Еще несколько трупов (или тяжелораненых людей) с гулким всплеском низвергнулись в воду. Крепко досталось и некоторым нашим преследователям.
На тот берег мне удалось перебраться первому и там я не щадил коня. Попозже меня нагнал пожилой джигит, единственный из нашей команды оставшийся (кроме меня) целым и невредимым. Этот устрашающего вида старикан, со злой и хитрой физиономией, испещренной десятками шрамов, в рукопашной схватке был самим дьяволом. Наверное, потому-то он и остался живым до сих пор. И все же поразительно — как при жизни такой его не зарезали гораздо раньше! Итак, мы сидим среди зарослей терновника и боимся пошевельнуться. Нас ищут. Мы слышим, как негодяи перекликаются, как ржут их лошади. Наши кони помалкивают, не отвечают. Приучены. Чувствуют, когда хозяева не хотят выдавать свое присутствие. Настоящие бандитские лошади.
Стоит пасмурная осенняя погода. Ноги у меня мокрые: я набрал полные ботфорты воды. Один сапог так и остался в реке.[137] Теперь я продрог и, кажется, подхватил насморк. Что же делать? Вот уж действительно (ve vic…[138]) дело — дрянь. Даже костер нельзя разжечь.
128
132
134
135
138