Лазар стоял возле камина и наблюдал за нашей компанией.
— Как я рада видеть вас в Париже! — Я все же решилась подойти и поздравила его с недавним повышением. Он смотрел на меня с холодным достоинством, и я испытала облегчение, когда к нам подошел Бонапарт.
— Вам тоже погадать, генерал Гош? — спросил Бонапарт. Лазар протянул ему руку. Наполеон посмотрел на нее и усмехнулся: — Генерал, вы умрете молодым, в своей постели.[77]
— Александр Великий тоже умер у себя в постели, не правда ли? — Я взяла Бонапарта под руку. — Кажется, мы нужны Терезе для игры в карты, — сказала я, стараясь его увести. — В этом не было необходимости, — прошептала я.
Бонапарт покосился на меня.
— Вы думаете, я слеп?
Я натянула на плечи шаль.
— Отвезите меня домой, Бонапарт, — попросила я. — Мне что-то нехорошо.
Дорога обратно в Шантрен показалась очень долгой. Мы молчали.
— Как вы себя чувствуете? — поинтересовался он, когда мы свернули на улицу Монмартр.
— Я солгала насчет своего недомогания, — призналась я.
— Мне было интересно посмотреть, насколько далеко это вас заведет.
— Вы жестоки.
— Я никогда не притворялся добрым. — Помолчав, он добавил: — Вы привязаны к генералу Гошу.
Я расправила меховое покрывало у себя на коленях. Хорошо, что в карете темно.
— Познакомилась с ним в тюрьме.
— А теперь?
— А теперь у генерала Гоша своя семья. Не желаете ли войти? — спросила я, поскольку мы как раз въехали ко мне во двор.
— А вы бы этого хотели?
Я задумалась буквально на секунду.
— Да, — ответила я, и это было правдой. Мне было грустно и одиноко. Этот холодный взгляд Лазара огорчил меня так, как не огорчили бы никакие слова.
Бонапарт пробыл более часа. Мы с ним выпили несколько бокалов шамбертена.
Перед уходом он сказал:
— Могу ли я получить разрешение поцеловать вас?
Я не возражала — просьба показалась мне безобидной.
Его прикосновение было осторожным, неуверенным, а затем — настойчивым. Я высвободилась из его рук. Он стал быстро ходить по комнате.
— Бонапарт! — встревожилась я.
По-видимому, он не услышал, ибо не ответил. Затем улыбнулся, как будто разгадав какую-то загадку, поцеловал мне руку и ушел.
Я ПРИНИМАЮ ВАЖНОЕ РЕШЕНИЕ
Пятница, 22 января 1796 года
Бонапарт предложил мне руку и сердце. Я сказала, что мне надо подумать.
— Сколько? — Как ему свойственно, он принялся вышагивать по комнате.
— Я дам ответ через две недели.
— Через одну.
— Тогда я отвечаю: «Нет».
Наполеон улыбнулся.
— Вы сильнее, чем кажетесь, Жозефина. Я ценю это в женщинах.
— Меня зовут Роза.
29 января, 6 часов вечера
— Но, Тереза, я не люблю его.
Мы с Терезой прогуливались по набережной. Холодная, бодрящая погода гармонировала со сталью водной глади.
— Он вам дорог как друг, — сказала она, — и вы ему нравитесь. Разве это не более важно?
— Вы не верите в любовь?
Тереза усмехнулась.
— Тальен любил меня, и что же? Я получала только синяки.
— Он знает, что плохо обходился с вами. — Я давно искала этой возможности поговорить с ней о Тальене.
— Вы его видели?
Я кивнула.
— Тальен изменился.
Она молчала.
— Он боготворит вас, Тереза, — настаивала я. — И он такой любящий отец!
Она повернулась ко мне.
— Разве вы не понимаете, как мне больно говорить об этом? — воскликнула Тереза. — Брак, Роза, может существовать без страсти, но не может — без уважения. Скажите ему, что я сожалею, но не могу… просто не могу.
30 января
— Она сожалеет. — Я постаралась смягчить эту новость. Когда я приехала, Тальен, казалось, был полон надежд. — Вы ей дороги.
Это было правдой.
— Но?..
Я покачала головой.
Пробыла у него некоторое время. Мы играли в пикет, как когда-то в молодости, до террора, — в дни, что казались теперь такими далекими. Я рассказала ему о генерале Бонапарте, о своих сомнениях.
— Он амбициозен, — сказал Тальен. — Он поднимется к вершинам славы, в этом не может быть сомнения.
— Так и Баррас говорит.
— Он вас любит? А детей?
— Да. — И в самом деле, он, по-видимому, полюбил Гортензию и Эжена. — По-моему, он был бы им хорошим отцом.