— Вот так! — объявил он, постоял спиной к пламени, придвинул к камину один из табуретов в виде военного барабана и уселся.
— Генерал воображает себя в походном лагере, — сообщила я Люсьену, мрачно наблюдавшему за происходящим. Мне захотелось вывести его из дурного расположения духа.
Люсьен скрестил руки на груди.
— Нам надо поговорить.
— Так говори.
— С глазу на глаз.
— Моя жена должна принимать участие в обсуждении любого вопроса.
— Какой же ты балбес! — сказал Люсьен тоном, каким обращаются к младшему. — Твоя жена тебя дурачит. Она позорит наше доброе имя!
Я с облегчением услышала смех Бонапарта.
— Доброе имя, говоришь? А как же наша очаровательная сестра Паулина со своими тремя любовниками? А Элиза, которая припала к ногам поэтов уже через месяц после смерти ребенка? А Жозеф, которого снова лечат ртутью? А ты, Люсьен, не выставляешь ли себя дураком, связавшись с мадам Рекамье, когда твоя жена вот-вот родит?
Я смотрела на Бонапарта с удивлением. Едва вернулся в Париж — и уже успел узнать так много интересного!
— Я прибыл сюда не для того, чтобы обсуждать семейные дела, — ответил Люсьен, полуприкрыв глаза.
— Верно. Ты приехал потому, что я тебя вызвал.
— Бонапарт, я могла бы…
Я поставила свою чашку на столик, но муж сердито поглядел на меня, как бы говоря: «Не двигайтесь!»
— И ты сядь, бога ради! — рявкнул Бонапарт на брата.
С надменным покорством Люсьен опустился на один из табуретов, открывая костистые лодыжки и запястья.
— Генерал, доставили газеты! — С облегчением я увидела в дверях Фовеля. — Но я могу зайти позже…
— Сейчас, Фовель. — Бонапарт жестом велел секретарю занять свободный табурет. Я, смирившись, прислонилась спиной к подушкам. Деваться было некуда.
Фовель перебирал стопку газет, лежавших у него на коленях.
— А, вот о ком вам следует знать. Директор Мулен утверждает, что, высадившись на юге, вы нарушили карантин и принесете в республику чуму. — Нервничая, Фовель всегда начинал говорить звонким голосом.
— Ну надо же! Мы провели в море сорок семь дней — ни одного захворавшего! Это ли не достаточное опровержение?
Должна признаться, я и сама не без облегчения выслушала этот довод.
— Теперь, что касается гражданина Бернадота… — прочистил горло Фовель.
— Ах да, мой очаровательный новый родственник![117]
— Он послал директорам письмо, в котором предлагал предать вас военному суду.
— Самое подходящее предложение для родственника, — улыбнулся Бонапарт, но я не могла понять, действительно ли оно его позабавило. — Впрочем, сойдет и для труса.
— Он повсюду называет вас «дезертиром», — с неподобающей радостью сообщил Люсьен. — За то, что вы оставили свой пост.
— Довольно! Я оставил Францию в мире, а вернувшись, нахожу ее в состоянии войны. Я оставил ее, увенчанную победами, но теперь вижу побежденной и обнищавшей. А кто, спросил бы я доброго Бернадота, нашего в недавнем прошлом военного министра, кто же виноват? Таков мой вопрос. — Бонапарт стукнул кулаком по каминной полке. — Что-нибудь еще?
Мы с Фовелем переглянулись. Бонапарт вернулся!
22 октября, ранний вечер
Каждый день в город возвращаются солдаты — загорелые, с подарками. Париж светится огнями празднований, слушает истории вернувшихся. Жены и дочери щеголяют в шарфах из экзотических шелков, отцы и сыновья гордо носят ятаганы с рукоятями, усыпанными драгоценными камнями. Наши застолья вдруг стали изобиловать специями. К нам вторгся Восток, он соблазнил нас.
23 октября
Еще только четыре часа пополудни, а мой маленький дом уже полон военных. «Мои египтяне», — называет их Бонапарт. По возвращении из школы Гортензия, прежде чем сойти вниз, пудрит нос и долго рассматривает свое отражение в зеркале.
Шумные, возбужденные военные отмечают «возвращение к цивилизации», блага которой, изголодавшись, потребляют с нескрываемым удовольствием.
Бесстрашный Мюрат — смуглый, усыпанный драгоценными камнями и с плюмажем, — важно расхаживает из комнаты в комнату, демонстрируя слугам боевые шрамы и еще свежие, едва зажившие раны: два отверстия, по одному на каждой щеке.
— Но язык цел, — говорит он, высовывая его, чтобы все желающие могли убедиться. Пуля, выпущенная из пистолета, вошла в одну щеку рядом с ухом, а вышла из другой, «не сломав ни единого зуба!» — так он сказал мне, оттягивая пальцами свои полные губы.
— Повезло же вам! — восхитилась я, отступив назад.
117
Бернадот женился на Евгении-Дезире Клари, сестре жены Жозефа (и прежней невесте Наполеона). Впоследствии Бернадот будет коронован королем Швеции, а их сын женится на одной из дочерей Эжена.