Вдруг стало тихо. Я повернулась и с удивлением обнаружила у себя за спиной Фовеля.
— Вы не поехали с ним? — Кроме нас, остались только слуги. Впервые за несколько месяцев дом опустел.
— Мадам, — сказал Фовель, видя страдание у меня в глазах, — будьте спокойны, план хорош…
— Я знаю, Фовель. — Сегодня директора уйдут в отставку. Завтра будет образована временная комиссия для создания проекта новой конституции. Все по закону — бескровный переворот. — Боюсь, я не очень сильна как заговорщица.
— Мадам, позвольте не согласиться. По-моему, как раз в этом вы преуспели.
Но каким бы важным ни был этот день для истории, мне нужно было проследить, чтобы подоили корову, проветрили постельное белье, испекли хлеб. Если не считать тревожного ожидания у окна, учащенного сердцебиения и молитв, которые я не решалась произнести вслух, этот день ничем не отличался от других.
Уже за полдень прискакал курьер Бонапарта Мусташ с сообщением, что генерал Моро согласился принять командование войсками, охраняющими Люксембургский дворец. Фовель вскочил с места.
— Это ключевой момент! — Он признал, что чуточку волновался — сильнее, чем хотел показать, во всяком случае.
— Но почему дворец должен быть под охраной? — спросила я.
— Там держат плененных директоров Гойе и Мулена.
— А директор Баррас?
— Он под охраной уехал в свое сельское поместье.
«Под конвоем», имел в виду Фовель. Боже мой!
Вечер предательства, вечер молитв… Мими помогла мне лечь в постель, дала опиумной настойки и воды от истерик, укрыла несколькими одеялами, и все равно меня знобило. Я ждала, что будет дальше, сжимая данную мне Лазаром медаль с изображением святого Михаила, вздрагивая при каждом звуке, при каждом появлении случайной тени. Меня одолевали страх и раскаяние. Я ждала мужа и сына. Ждала и молилась. Опять «свобода или смерть»?
Незадолго до полуночи во дворе послышался топот копыт. Я встретила Бонапарта и Эжена у дверей.
— Слава богу, вы целы! — воскликнула я и обняла обоих. Такое облегчение!
Зевая и, по-видимому, даже не думая об опасности, мой сын сразу отправился наверх, в свою спальню.
— Вы беспокоились? Отчего? — спросил Бонапарт, отцепляя саблю. — Все прошло гладко, по плану.
— Я была… напугана, — призналась я. — Опасалась, что Баррас что-нибудь предпримет, пошлет своих громил…[122] Достаточно ли охраны возле дома, как вы думаете? — Мне казалось, что мы совершенно беззащитны.
— В охране нет нужды. Рустам будет спать у нашей двери, — сказал Бонапарт, но все же достал пару пистолетов и проверил, заряжены ли они. Подошел к кровати с моей стороны и положил один из них на столик.
— На всякий случай, — улыбнулся он и потянул меня за ухо.
Торопливо приласкав меня, Бонапарт сразу заснул. Я лежала рядом с ним без сна, как мне казалось, час за часом. Сердце бешено колотилось: свобода или смерть, свобода или смерть, свобода или смерть.
10 ноября
День второй. Вздрогнув, я проснулась и потянула за шнурок звонка. Сколько мы могли проспать? Со двора доносился шум, но Бонапарта в постели не было; почему он не разбудил меня?
— Они вот-вот уедут, — вбежав ко мне с фонарем, сказала Мими. Прошла к окну и отодвинула шторы. — Генерал сейчас во дворе.
При свете факелов я увидела Бонапарта, поправлявшего седло на своей лошади.
— Быстрее скажи ему, что я должна его видеть.
— Сейчас?
Я схватила Мими за локоть:
— Делай, что хочешь, только бы он пришел.
Бонапарт, позванивая шпорами, взбежал по лестнице. Я прижалась к нему и поцеловала.
— Удачи вам, — сказала я, чувствуя, что глаза наполняются слезами. Он прижался своим лбом к моему и закрыл глаза, как будто молился. Все зависит от того, что свершится сегодня.
В седьмом часу вечера
По-прежнему ничего не известно. В доме стоит такая тишина, что я, кажется, слышу, как капает воск со свечи.
Почти в полночь
Льет холодный дождь. Я снова одна, наедине со своими мыслями и молитвами — бодрствую. Думаю о всадниках под дождем, о Бонапарте и Эжене. Думаю о Баррасе в Гробуа — он там в одиночестве, как и я. Представляю, как он, покачиваясь, ходит по холодным пустым залам — скорее всего, пьяный. Злой. Всеми преданный.
Приехал и сразу уехал Фуше. По его словам, победа дается не так легко, как на это надеялись. В итоге не обошлось без применения силы. Силы?
— Но никто же не собирался преступать закон!
122
В своих мемуарах, опубликованных годом спустя, Баррас признался, что отдал своим людям распоряжение убить Бонапарта, но в последнюю минуту отозвал их.