7 июля, Лилль
Бонапарт бросил надушенное письмо мне на пяльцы. Я узнала неровный почерк Паулины.
— Кажется, что моя красавица-сестра полностью оправилась от своего горя. — Он сел и нахмурился, молча считая что-то на пальцах. — Но все же ей придется подождать. Год исполнится только в ноябре.
— Год чему? — переспросила я, тщась разобрать закорючки почерка Паулины. — Она что же, спрашивает вашего позволения выйти замуж?
Так рано? Уж не за министра ли морских дел Декре? Я стала читать дальше.
— Князь Боргезе?!
Клари подняла голову от кружева, которое плела, и посмотрела на меня, во взгляде ее читалось: «Ничего себе!»
Да уж! Князь Боргезе — представитель одной из богатейших и знатнейших семей Италии. Страшно подумать, как задерет нос Паулина, сделавшись княгиней.
14 июля, День взятия Бастилии, Гент
Тяжелый день: аудиенции, визит к публичному монументу, посещение двух фабрик, ужин и прием, затем поездка в театр. Бонапарт заснул во время спектакля.
— Я не создан для удовольствий, — устало сказал он, развязывая шейный платок.
— Отдельные удовольствия вам все же по нраву, — лукаво улыбнулась я через обнаженное плечо, откидывая покрывало на постели.
12 августа, половина одиннадцатого вечера, наконец-то снова в Сен-Клу
Дома нас приветствовали Луи, Гортензия и малыш. Маленький Наполеон, крупный для своих девяти месяцев, гулил, глядя на Бонапарта, чему тот был крайне рад. Мы посидели в гостиной, говорили о том о сем, малыш уснул на руках у Бонапарта — просто семейная идиллия. О, как мы любим этого ребенка!
19 ноября, Сен-Клу
Сегодня вечером Бонапарт особенно молчалив.
— Иногда я думаю: нужен ли я своей семье? — вздыхает он наконец.
— Все любят вас!
Он обнял меня:
— Кроме вас, у меня никого нет.
Мы проговорили до рассвета о его матери, братьях и сестрах, Гортензии и Эжене. Мы оба обожаем Маленького Наполеона.
Бонапарт сказал, что, хоть мы и будем скучать без малыша, Гортензии и Луи было бы лучше пожить некоторое время в Компьене, чтобы Луи мог принять командование над расквартированными там войсками. Обсуждали предстоящие трудности, ожидаемую войну с Англией, и уж потом — было уже очень поздно — Бонапарт заговорил о том, что его терзало:
— Что будет, если я умру? Что тогда станет с Францией? — Он говорил так, словно ему не терпелось излить душу. Я приложила его руку к своему сердцу.
— Что-то устал я каждый вечер ездить в театры, — признался вчера Бонапарт. — Давайте сегодня останемся дома, только вы и я, — игриво добавил он.
Усмехнувшись, Мими тихо прикрыла за собою дверь. Никаких цветов в комнатку над кабинетом мой муж больше не посылает.
НОВЫЕ СТРАХИ, НОВЫЕ ЗАБОТЫ
28 января 1804 года, дворец Тюильри
Не знаю, радоваться или огорчаться тому, о чем Фуше объявил сегодня вечером. Я понимала, что он не заехал бы в такой поздний час без веской причины.
— Ах, сенатор Фуше, я так рад вас видеть, — приветствовал его Бонапарт, приглашая в наши покои. — Корсиканец всегда предложит гостю присесть у своего очага, — добавил он, изображая беззаботность.
В гостиной было прохладно, и Бонапарт раздул угли в камине.
— Итак? — повернулся он к бывшему министру полиции, сложив руки на груди. — У вас, должно быть, есть что мне сообщить.
— Бонапарт! — отвлекла я его, наливая гостю стакан сока из незрелых фруктов. — Разве мы не спросим сначала о мадам Фуше, об очаровательных детях?
Я улыбнулась своему другу:
— Все ли здоровы?
— Насколько этого можно ожидать, — ответил Фуше и опорожнил стакан. — Да, первый консул, я подумал, вас может заинтересовать, что агент роялистов Кадудаль снова в Париже и снова готовит на вас покушение.
Кадудаль! Агент роялистов, ответственный за подготовку взрыва «адской машины» в сочельник? Я с тревогой оглянулась на Бонапарта.
— Мне казалось, Кадудаль сейчас в Англии?
— Выходит, он уже несколько месяцев здесь, в городе, — спокойно ответил Фуше, — и по-прежнему поддерживает претендента на престол. Денежные средства, несомненно, получает из рук англичан.
— Но это невозможно! — не выдержал Бонапарт.
— Как вы уже замечали, первый консул, «невозможно» — не французское слово.
— Кадудаль огромен как бык. Я вас спрашиваю, как он может находиться в городе без ведома полиции?
— Я задавал себе тот же вопрос. Как его могли прозевать? По сообщениям моих осведомителей, еще четвертого фрюктидора[136] Жоржа Кадудаля тайно подняли на корабельном канате на отвесную скалу в двести пятьдесят футов высотой неподалеку от Дьеппа. Не сомневаюсь, полиции хорошо знакомо это место; оно известно и контрабандистам.