20 марта, восемь часов утра
Я осматривала сады, когда заметила идущего между клумбами Бонапарта. При этом он яростно жестикулировал, будто споря сам с собой.
Каким маленьким он показался мне среди роз!
Когда-то я так и называла его в своих мыслях — «малыш Бонапарт», — прежде чем он стал великаном в наших глазах и сердцах.
21 марта
Сегодня утром шла к кабинету Бонапарта, чтобы передать ему обычные прошения, как вдруг услышала гневный вопль мужа:
— Что за чушь вы несете? Разве он не получил моего письма?
Не смея вздохнуть, я остановилась перед дверью. Тот, кто был с ним в кабинете, что-то сказал и прокашлялся. По голосу похоже на Савари, адъютанта Бонапарта.
— Я встретил его по дороге сюда, — сказал он. Да, точно Савари. — Он получил ваше письмо только сегодня утром. — Снова этот надрывный кашель. — Когда было уже поздно.
Что он имеет в виду?
— Как сегодня утром? Я передал вам письмо вчера вечером, с указанием срочно доставить префекту полиции!
— Я отдал его лакею.
— Но я приказал отдать ему в руки! Вы хоть понимаете, что наделали?
У себя за спиной я услышала приближающиеся шаги — кто-то из телохранителей.
— Желаете поговорить с первым консулом, мадам Жозефина? — спросил Гуго, выдавая мое присутствие.
К двери подошел Бонапарт.
— Жозефина… — Он был бледен.
— Вы свободны, — холодно бросил он через плечо, обращаясь к Савари. Адъютант поспешно проскользнул между нами и вышел.
— Войдите, мне надо кое-что вам сказать.
Я опустилась в деревянное кресло.
— Герцога Энгиенского казнили.[138]
Я нашла Савари в гостиной.
— Генерал Савари, не могли бы вы сказать мне… — Действительно ли я хотела знать? — Как это случилось?
— Был трибунал, затем… — Савари утер рукавом пот со лба. — Затем герцога отвели к одной из канав возле замка, и…
— Ко рву, вы хотите сказать?
Он кивнул.
— Да. Без воды.
Запела канарейка.
— Он сказал что-нибудь напоследок?
— Попросил не завязывать ему глаза. — Савари поискал в кармане и достал кольцо, сложенный носовой платок и лист бумаги. — Еще прежде герцог просил, чтобы его жене передали это. Княгине Роган-Рошфор…
Письмо, предназначенное красавице Шарлотте, было коротким и нежным: «Вечная любовь». Кольцо — простое с надписью.
— А здесь что? — спросила я, разворачивая платок.
Уже совсем поздно. Пишу, сидя у секретера. Передо мной — кольцо, письмо и платок, в который завернута прядь волос: все, что осталось от человеческой жизни.
Я рассматриваю эти вещи, словно жду, что они заговорят, дадут ответ на мои вопросы. Участвовал ли герцог Энгиенский в заговоре с целью убить моего мужа? Или был невиновен и казнен несправедливо?
Пока я пишу, Бонапарт сидит в кресле у камина — пристально глядит в пламя, будто надеется разглядеть в нем свои ответы.
ПРОРОЧЕСТВО ВСЕ ЖЕ СБЫВАЕТСЯ
27 марта, почти полночь
Сегодня поздно вечером приехал Фуше.
— По иронии судьбы, первого консула стало поддерживать еще больше народа, — сообщил он. — Революционеры возомнили, что он один из них, раз теперь и у него руки в крови.
— Как я понимаю, сегодня в сенате рассматривалось предложение «увековечить славу Бонапарта». Что там вообще за настроения?
— Недавняя попытка покушения на жизнь первого консула заставила народ обеспокоиться его безопасностью, — начал объяснять Фуше, поглаживая усеянную темными крапинками тыльную сторону ладони. — Считается, что какая-то новая форма монархии может принести мир, а тот, в свою очередь, — процветание. Если даже для этого потребуется гражданин-король, коронованный народом, в том не будет особого худа. И то, что первый консул — не союзник Бурбонов, только делает его достойным большего доверия.
— Фуше, если бы я не знала вас, я бы подумала, что вы сами — сторонник монархии.
— Это предложение выдвинул я.
— Увековечить славу Бонапарта? — Я на мгновение лишилась дара речи. — Но раньше вы выступали против того, чтобы должность первого консула была пожизненной.
— Желаете сделать меня снова министром полиции?
«О да!» — подумала я.
— Я хочу вернуть себе свой департамент. Любой дурак понимает, что требуется в этой ситуации. — Фуше улыбнулся, и его лицо приняло бесовское выражение. — Если за эти годы я чему-то научился, так это тому, что гибкость — важнейшее свойство для выживания.
138
Наполеон отправил префекту полиции письмо, в котором сообщал о своем желании поговорить с герцогом, но его доставили только после казни. В дальнейшем Фуше говорил, что казнь герцога Энгиенского была «хуже, чем ошибка, — это был грубый просчет».