Моя корона!
— Бонапарт, не слишком ли она тяжела?
— Чрезвычайно. Берите.
— Никогда не видела такой красоты, — восхитилась я, и в горле у меня появился комок. Ничто и никогда меня так не страшило, как предстоящая коронация.
— Примерьте-ка! — Пританцовывая, он напоминал нетерпеливого мальчишку.
Корона оказалась впору. Ювелир изготовил мягкую бархатную подкладку на внутренней стороне, но сделать подобный предмет удобным попросту невозможно. Головная боль мне обеспечена.
— Идеально, — похвалила я.
2 декабря — впрочем, уже за полночь. Значит, 3 декабря
Почти два часа ночи. Бонапарт спит. Снова понемногу идет снег. Я, закутавшись в меховое одеяло, сижу у камина перед маленьким секретером. Передо мной моя алмазная тиара. Приходят мысли об опасности, о том, какое искушение представляет корона для воров, но я напоминаю себе о Рустаме, который спит за нашими дверьми, и многочисленной охране, не смыкающей глаз.
Бонапарт и я, муж и жена, император и императрица.
Долгий выдался день. Я проснулась в шесть утра от пушечного салюта, за которым последовал оглушительный звон колоколов.
— Итак, ваше величество, — с усмешкой сказала Мими, протягивая мне чашку шоколада, — сегодня ваш день. Жаль, нет вашей матушки, она не увидит. Вашей матушки в заштопанных носках, — засмеялась Мими.
Моя мама убеждена, что я замужем за чудовищем. Я ощупала его сторону кровати. Он поднялся? Уже?
— Император у себя в кабинете, — пояснила Мими, расчищая место для тарелки с булочками.
— Работает? — Не понимаю, что так меня удивило.
— Знаешь, о чем я подумала, Йейета? Помнишь, что нагадала тебе предсказательница на Мартинике? Тебе тогда было всего тринадцать…
— Четырнадцать, — поправила я ее, откусывая от горячей булочки. Как такое забыть? «Ты будешь королевой. Но не очень долго». Действительно ли жрица вуду так сказала? Не помню. Теперь все это кажется мне сном, плохим сном.
— Я тебе говорила: она никогда не ошибается. Ты хоть спала сегодня?
— Только благодаря тебе.
И ее ящичку волшебных трав.
— Дождь все идет? — Когда мы с Бонапартом ложились, шел снег.
— Скверная погода… — Мими раздвинула шторы. — На улицах грязь.
Я неохотно выбралась из-под теплого одеяла.
— Досадно, — сказала я, вообразив себе толпы, ожидающие коронации на пронизывающем ветру. Подумала о холодном соборе, о папе с его слабым здоровьем. Выглянула во двор — там уже собрался народ. Люди дрожали под снегом, с балконов свисали насквозь мокрые знамена.
Утром все разворачивалось, как в волшебной сказке. Шастули принесла мои бриллианты, диадему, пояс, ожерелье и серьги. А Клари и мадемуазель Аврильо — белое атласное платье, тяжелое от вышивки золотыми и серебряными нитями. Шастули, уперев руки в бока, смерила меня оценивающим взглядом:
— Ха! Начнем с нижней юбки.
Когда я была одета, объявили о приходе Изабе, который принес большой деревянный ящик с красками и пудрой, чтобы «создать» мне лицо. Я села перед зеркалом, крутя кольцо, подаренное мне папой, и стала наблюдать за собственным преображением. На грудь и лицо Изабе нанес свинцовые белила («Венецианские, самые лучшие, смешанные с яичным белком, такие гораздо лучше, чем обычный порошок из свиных костей», — со всей серьезностью приговаривал он), видимые кровеносные сосуды слегка подчеркнул голубым, щеки нарумянил испанским красным, брови подвел черным свинцом.
— Немного белладонны? — предложил Изабе, подводя глаза краской для век.
— Яд? — с тревогой в голосе спросила я.
— Чтобы придать взгляду чувственность.[144] — Он вытаращил глаза, показывая, какими они у меня станут.
— Предпочитаю не ослепнуть!
И остаться живой.
Затем мсье Дюпла, мой замечательный парикмахер, припудрил мне волосы золотой пылью и стал делать прическу.
— О, прекрасно, ваше величество, — восхитилась Клари, с интересом наблюдая за каждым этапом его работы.
— Ха, вам не дашь ни на день больше двадцати пяти, — поддержала ее Шастули. Если не слишком вглядываться, это, пожалуй, правда.
— Вы настоящие волшебники, — сказала я Изабе и Дюпла, хлопотавшим вокруг меня, как гордые родители.
— Но не забудьте, ваше величество: вам нельзя смеяться и, конечно же, плакать, — предостерег Изабе. — Мы же не хотим, чтобы все смазалось.
Настало время надевать платье и драгоценности. Шастули встала на табурет, чтобы правильно закрепить бриллиантовую диадему. Она тяжело дышала от напряжения, надевая на меня ожерелье, серьги и пояс. Затем потянула меня к большому зеркалу.
144
Белладонна, или красавка, расширяет зрачки. Считалось, что это придает взгляду томность.