Следом за Мими я выбежала из театра и через оранжерею прошла в замок.
Гортензия устало опустила голову мне на плечо, будто искала материнской поддержки.
— Мне стало лучше, мам, — сказала она.
— Это я вижу, — улыбнулась я. Гортензия не покривила душой.
— Я тебя оторвала от чего-то? — спросила она, выглядывая во двор, заставленный экипажами.
— Мы смотрели «Цинну». Сейчас пошлю за Бонапартом.
— Нет, мам, подожди: это же любимая папина пьеса. Торопиться ни к чему.
— Может, мне сходить за Пети? — сверкнув улыбкой, предложила Мими.
— Он еще не спит? — с надеждой спросила Гортензия.
— Разбужу! — махнула рукой Мими. — Он каждый день вспоминает о своей маме.
— Кстати, его мама неплохо выглядит, — заметила я дочери.
— Хорошо доехали, — объяснила Гортензия, гладя меня по щеке, словно маленькую.
— Я писала песни… — Помолчав, она подняла на меня глаза. — Для него.
«Для него». Для Маленького Наполеона. Словно его дух витает где-то рядом.
— Наш Пети молодец! Мне столько надо тебе рассказать, он идеальный ребенок…
Правда, очень раним и боязлив в последнее время, часто просыпается по ночам.
— А, вот он и встал! — заслышала я сонный голосок внука.
Вошла Мими с мальчиком на руках.
— О, Пети! — дрожащим голосом проговорила Гортензия. Знаю, о чем она подумала: Пети так похож на Маленького Наполеона. И в то же время — совсем другой.
Ребенок уставился на мать, а затем спрятал лицо, уткнувшись в шею Мими.
— Три месяца для ребенка — целая жизнь. — Я предвидела, что не все будет гладко при их встрече. — Помнишь, дорогая, каково тебе было, когда меня выпустили из тюрьмы? Ты меня даже не узнала.
— Уже не помню, — призналась Гортензия и наклонилась, чтобы заглянуть в глаза мальчику. Спрятала лицо за ладонями:
— Ку-ку!
Пети недоуменно воззрился на мать, сунул палец в рот, и что-то похожее на улыбку мелькнуло в его лице. Она повторила «Ку-ку!», и тогда уже малыш рассмеялся. Гортензия открыла объятия, и он бросился к ней. Моя девочка прижала сына к сердцу, слезы закапали на его светлые кудри.
— О, Пети, мой милый Пети…
Мы с Мими стояли рядом, всхлипывая; наши сердца переполняли любовь и жалость.
Чудесное воскресное утро в Мальмезоне, еще свежо
Только что обсуждала предстоящий семейный ужин с экономкой и главным поваром. В списке едоков — мадам Летиция, Жюли,[156] Луи, Гортензия, Паулина, Каролина, Иоахим, Жером, принцессы Катерина, Стефания и Эмили, мы с Бонапартом. Стол будет накрыт на тринадцать персон. И, конечно же, будут все дети: Пети, девочки Жюли (Зинаида и Шарлотта) и четверка Каролины (Ахилл, Летиция, Люсьен и Луиза). Мими устроит им пикник под дубом.
В тот же день, начало одиннадцатого пополудни
Ужин прошел неплохо — для собрания Бонапартов.
Иоахим откровенно заискивает перед Наполеоном: постоянно предлагает ему табакерку, кланяется не только при встрече, но и после каждой сказанной фразы. Это раздражает Луи и Жерома, которые обращаются к Иоахиму не иначе как «принц-задира», что крайне его сердит. Каролина, по-видимому, также была не в духе — несомненно, из-за короны. Но хуже всех сегодня повела себя Паулина, которую принесли в украшенном кистями шелковом паланкине четыре негра, одетые мамлюками. Она бесцеремонно отругала Гортензию за черное одеяние:
— Твой сын умер в пять лет. Ты не обязана носить траур!
Я заметила, что Гортензия только делает вид, что ест. Затем, когда подали десерт, она вдруг извинилась и вышла из-за стола.
Я нашла ее в ватерклозете с фарфоровой плошкой на коленях; рядом был Луи. Она раскраснелась, на лбу выступили бусинки пота.
— Все хорошо, мам, — проговорила она, видя мое беспокойство, и повернулась к Луи:
— Сказать ей?
— Гортензия снова беременна, — кивнул Луи.
Услышав эту новость, Каролина вся побагровела. У нее такая кожа, что жар лица проступает даже из-под толстого слоя белил. Она переглянулась с Иоахимом и слегка выпучила подведенные краской глаза.
— Замечательно! — лучезарно улыбнулась она, постукивая пальцем по прилепленной на подбородок мушке. — Такая неожиданность…
Под конец вечера Луи предложил тост. Они с Гортензией возвращаются в свое королевство, сказал он, поэтому должны со всеми попрощаться.
— Будем здоровы! Будем здоровы! — воскликнул Жером, проливая вино на свою новую, обожающую его супругу.
— Будем здоровы.
— Будем здоровы!
156
Хоть Жозеф и переехал в Неаполь, чтобы править им в качестве короля, его жена Жюли и две их дочери продолжали жить в Париже. В Неаполе Жозеф открыто жил с герцогиней д’Атри.