Выбрать главу

— Это невозможно! Она во многих отношениях еще ребенок. — Бонапарт поднялся со скамьи и принялся нервно ходить туда-сюда. — И может быть, она права. Возможно, у нее есть все основания ревновать. Хорошо, что вы скоро уезжаете на воды.

Слава богу, я уеду и буду вдали от них обоих.

18 июня, Экс-ле-Бен

Приехала на воды, вымотана днями и ночами путешествия. Уже тоскую по дому.

6 июля 1810 года

Дорогая мама, я только что получила потрясающую новость: не знаю, что и думать. В «припадке безумия», как выразился папа, Луи отрекся от голландского трона и отбыл неизвестно куда вместе со своей любимой собакой.[163]

Я более не королева и, должна признаться, мама, не слишком этим огорчена. У меня нет амбиций, хочу вести тихую жизнь с моими мальчиками.

Надеюсь, лечение на водах Экс-ле-Бен благотворно сказывается на твоих нервах. Правда ли, что мадам де Соуза и ее сын Шарль тоже там?

Может быть, я еще тебя навещу.

Твоя любящая и послушная долгу дочь Гортензия

Р. S. Говорила с мадам Клари Ремюза в салоне у Талейрана. Она замечательно выглядит.

И еще: есть подозрение, что императрица Мария-Луиза беременна.

14 сентября, Сен-Клу

Мой друг, императрица — на четвертом месяце беременности. Чувствует себя хорошо. Не сомневайтесь в интересе, который Вы вызываете у меня, в моих чувствах к Вам.

Н.

9 декабря 1810 года, Милан

Дорогая мама, теперь я — отец большого здорового сына. Роды были трудными, но, кажется, теперь моя дорогая Августа вне опасности. Не волнуйся, мы все делаем в точности так, как велит акушерка.

Мои девочки в восторге от того, что теперь у них есть брат. Его назовут Августусом Карлом Эженом Наполеоном (или, для краткости, Августусом). Тебе нравится имя? Маленькая Жозефина просила меня послать тебе рисунок — она изобразила брата. Как видишь, у него густые черные волосы. А Эжени решила, что Августус — ее кукла, в сочельник ей исполнится два года. Трудно поверить. Куда уходит время?

По-моему, твое решение пожить в Наварре до рождения наследника Бонапарта мудро.

Твой очень гордый и счастливый сын Эжен

19 марта 1811 года, замок в Наварре

Жители Эвре приехали в телегах, запряженных клячами, на которых работают в полях. Читали стихи, сочиненные в мою честь. Подарили мне мой собственный бюст, который изваяли сами. Бюст украшен венком увядающих весенних цветов.

20 марта, замок в Наварре

Я лежала с головной болью, когда услышала звон колоколов в городе.

— Ребенок родился! — закричал кто-то. Минуту спустя раздался пушечный залп, потом другой, и еще.

Тишина, наступившая после двадцать первого залпа, казалась вечной. И потом… раздался еще один залп. Двадцать второй: родился мальчик![164]

Слава богу! Моя жертва не напрасна. У императора появился наследник.

ВСЕ ВПУСТУЮ

Суббота, 18 мая 1811 года

Моя дочь явилась неожиданно, как фея. Розовые щеки светились здоровьем под зеленой бархатной шляпой с высокой тульей и перьями. Она набрала вес, что меня радует. Подозреваю, Гортензия влюблена (наконец-то), ибо она покраснела, когда я спросила об адъютанте Шарле Флао.

Гортензия пробыла у меня час, рассказывала о наследнике.

— Он большой и красивый, но похож на нее, — поморщила нос Гортензия.

— Но, говорят, императрица Мария-Луиза красива?

— Да, только у нее очень выдающаяся челюсть, мам.

Признаться, тут мы немного похихикали.

Гортензия рассказала мне, что Мария-Луиза в своей привязанности к императору ведет себя как ребенок: плачет, разлучившись с ним даже на минуту, но не хочет с ним путешествовать.

— Это усложняет дело, — озабоченно сказала я. — Император должен много ездить. Особенно Бонапарт.

— Тем более теперь! — Сокрушенно качая головой, Гортензия рассказала мне, что Россия отказалась участвовать в торговой блокаде Англии.

— Не понимаю… — Вроде бы царь Александр был согласен. Он же дал Бонапарту слово!

— Теперь поговаривают даже о войне, — добавила она, хмурясь.

С Россией? Что за ужасная мысль!

вернуться

163

Спаниель выпрыгнул из открытого окна кареты Луи, попал под колесо и был раздавлен насмерть.

вернуться

164

Двадцать один залп возвещал о рождении девочки, сто один — о рождении мальчика. «Газет де Франс» писала, что после решающего двадцать второго залпа в Париже «поднялся единый крик, заставивший задрожать стены старого дворца, где родился сын героя. Толпы народа вокруг него были так густы, что яблоку некуда упасть. Люди размахивали флагами и платками, все бегали туда-сюда, обнимались, сообщали друг другу эту новость со смехом и слезами радости».