— А что, другие слуги уже сбежали? — спросила я.
Горничная в сердцах выругалась.
— Австрийцы идут на Париж, и наш дорогой король собирается открыть этим мясникам ворота пошире. Я… я здесь не останусь!
Эми предложила горничной бумажные купюры, но та настояла на том, чтобы ей заплатили звонкой монетой.
— Еще одна, — вздохнула Эми, когда дверь за горничной захлопнулась. — Давайте достанем бренди, что ли…
21 июня
Сегодня утром меня разбудила Агат и с волнением стала рассказывать:
— Ночью такое было! — Горничная подала мне чашку горячего шоколада. — Во дворец ворвались!
— Кто?
— Народ ворвался, весь дворец заняли. — Она уже не заикалась.
— Агат, объясни, пожалуйста…
Мало-помалу мне удалось понять, что к чему. Вчерашние празднества закончились насилием. Толпа народу ворвалась во дворец, требуя, чтобы король направил войска для защиты Парижа от австрийцев.
— Королева не пострадала? — спросила я. — А дети?
Агат посмотрела на меня с подозрением. Я поняла свою ошибку: не следует при слугах обнаруживать симпатий к королевской семье, и особенно — к королеве.
28 июня
Агат твердит, что королева задумала сжечь здание Ассамблеи вместе с находящимися в нем депутатами и что в подвалах женских монастырей хранятся мушкеты и порох. Гортензия больше не хочет есть хлеб.
— Я не хочу умереть, — повторяет она: по словам Агат, священники задумали погубить всех, отравив хлеб.
— Это тебе мадемуазель Агат сказала?
Гортензия уставилась на меня в ужасе:
— Мама, Агат теперь гражданка, а не мадемуазель.
Моя дочь — революционерка. Теперь она отказывается беседовать за едой. Из патриотизма.
Понедельник, 2 июля
Ходили с Эми в итальянскую оперу смотреть «Непредвиденные события» с мадам Дюгазон в роли субретки. Княгиня Амалия предложила нам свою ложу.
— Там будет королева, — сказала Эми.
— Не думала, что королева теперь бывает в театре, — сказала я.
Она еще несколько месяцев назад отказалась от всех своих лож, лишив таким образом народ одного из поводов упрекать себя.
— Ее вынудили появиться в театре.
Наша ложа располагалась прямо напротив королевской. Появление ее величества публика встретила аплодисментами. С королевой были дети: дофин, красивый мальчик около семи лет в военном мундире, и дочь, молодая дама, а также сестра королевы, мадам Элизабет, и еще одна женщина, — вероятно, гувернантка детей.
Во время спектакля я рассматривала лицо королевы. Трудно было поверить, что ей лишь за тридцать, она кажется гораздо старше. Дофин, очаровательный ребенок, сидел у нее на коленях, и королева то и дело целовала его в макушку, а он все смотрел ей в лицо. Похоже, его сбивали с толку ее слезы.
В третьем акте субретка и лакей пели дуэтом. Тогда мадам Дюгазон воскликнула, глядя прямо на королеву:
— Ah! Cotte j’aime ta maitresse![49]
Тут трое мужчин в панталонах выскочили на сцену и стали угрожать певице. Стража поспешно увела особ королевской семьи из театра. Продолжать после этого спектакль было, конечно, невозможно.
Четверг, 19 июля
Австрийцы перерезали дороги, по которым в Париж подвозили провиант, и мы остались совершенно безо всего. Теперь мы уже не шепчем друг другу сплетни, а просто советуемся, где можно раздобыть зерно (знающие молчат). Каждый день там и сям бунтуют из-за отсутствия продовольствия.
Сантер, командующий Национальной гвардией, предложил всем избавиться от кошек и собак, поскольку то, что они едят, лучше отдать людям.
— А как же «благословенный» хлеб? — запальчиво интересуется Агат. Каждое воскресенье священники благословляют тысячи буханок хлеба, которые остаются несъеденными. — А мука, которой пудрят парики? Как с нею быть?
Моя застенчивая служанка растеряла всю застенчивость.
10 августа
Прошедшей ночью народ запрудил улицы. Утром детей из школ отправили по домам. Затем вечером, часов примерно в девять — как раз когда Фредерик, княгиня Амалия, Эми и я собирались вместе поужинать, — в церквях зазвонили колокола.
Фредерик хотел пойти посмотреть, что происходит. Мы пробовали его отговорить, но тщетно. Тогда Эми предложила ему свою саблю.
— Нет, с ней я буду выглядеть слишком аристократично, — сказал Фредерик, беря вместо сабли нож для разделки мяса.
Вернулся он почти в два часа ночи. По-прежнему звонили колокола. Фредерик слышал, что на рассвете у дворца будет демонстрация.