Я проследила за его взглядом; у фонтана, глядя на нас, стояли два депутата. Тальен продолжил, понизив голос:
— Гражданка Богарне, если позволите дружеский совет, постарайтесь стать невидимкой. Радикалы проведут через Ассамблею свой закон о подозрительных, который даст полномочия Комитету общей безопасности заключать людей в тюрьму без суда и даже без оснований!
— Разве вы не в этом комитете?
— Уже нет. Там теперь задают тон самые радикальные депутаты. Предостерегаю вас: не привлекайте к себе внимание. Было бы разумно отказаться от филантропической деятельности, от ваших усилий по спасению всех добрых людей Парижа. Уезжайте из города.
Я, наверное, побледнела, ибо он схватил меня за руку.
— Вы должны послушаться. Меня не будет здесь, чтобы помочь вам. Я сам уезжаю утром.
— Уезжаете? — Признаюсь, это новость меня огорчила. Я стала зависимой от его помощи, рассчитывала на его покровительство.
— В Бордо. С миссией.
— Поздравляю. — Я не знала, что еще сказать. — Бордо — прекрасный город.
— Я считаю, варварство царит повсюду, кроме Парижа.
— И надолго вы?
— Насколько потребуется, чтобы приручить население, обратить в истинную веру провинциалов, укротить их. — Он сделал комический жест.
Я улыбнулась. Его мальчишество проявлялось столь многообразно.
Он вытащил часы.
— Меня ждут в собрании на улице Сент-Оноре. Мы заказали гильотину, и подрядчик, немец, уверял, что она будет готова к сроку, но теперь у него, разумеется, множество оправданий, почему он не успел сделать ее вовремя.
Гильотина. Я взяла своего друга за руку. Я знала, он — благонамеренный патриот, но он так молод для возложенной на него власти, для опьяняющей власти над жизнью и смертью…
— Остерегайтесь, друг мой. Не…
Тальен наклонился и шепнул мне в ухо:
— Это вам надо остерегаться.
24 сентября
Ночью меня разбудила Агат. Она слышала стук.
— Это с обыском? — испуганно спросила я.
— Стучались у черного хода.
Я достала из-под матраса кинжал и надела халат. Агат исчезла. Я зажгла свечу и пошла к двери.
— Кто там?
Ответа не было, но за дверью послышался какой-то шорох.
— Говорите, прошу вас.
— Роза?
Я не смела вздохнуть.
— Роза, это вы? Пожалуйста, откройте.
Голос был знакомый. Я приоткрыла дверь, держа наготове кинжал. Передо мной в лунном свете стоял мой муж.
— Александр! — Я распахнула дверь. Он весь промок под дождем. — Вам же запрещено приезжать в Париж. Зачем вы здесь? Вас могут арестовать. Эжен с вами?
— Я понятия не имел, что сейчас творится в Париже. Повсюду караулы. Как же мне отсюда выбраться? — Он похудел. Лицо вытянулось, глаза светились лихорадочным блеском.
— Александр, где Эжен? — Я схватила его за руку.
Он обернулся ко мне:
— Эжен?
Уж не пьян ли он? Я чувствовала запах спиртного.
— В школе, — сказал он и прошел в гостиную, отодвинул штору и выглянул на улицу.
— Вы… вы оставили его в Страсбурге? — спросила я, следуя за ним. — Но, Александр, ему лишь двенадцать. Он не может…
На улице раздались крики. Затем постучали в парадную дверь.
— Надо убираться отсюда! — воскликнул мой муж и бросился в сторону кухни.
— Александр!.. — Но, прежде чем я успела остановить его, он исчез. — Берегите себя!
Кухонная дверь захлопнулась. Я заплакала.
Я ПЫТАЮСЬ БЕЖАТЬ ИЗ ПАРИЖА
4 октября 1793 года
Но вот наконец и он. Мы с Гортензией в удивлении смотрим на него. Он стал выше ростом, длиннющие ноги — и он так красив! Этот мальчик — мой сын.
Он добрался сюда из Страсбурга в компании с адъютантом Александра. При нем сабля, и он прекрасно владеет ею. Он смело сидит на лошади и знает, как ее укротить. На меня, женщину и свою мать, он глядит с робостью. Нервничает, когда я плачу.
17 октября
Королеву гильотинировали, обвинив в таких преступлениях, что невозможно и вообразить.[61] Прошлой ночью она явилась ко мне во сне и вручила свою голову.
— Нет! — закричала я.
Я сидела в темноте. Сердце колотилось. Ночная свеча догорела, светила луна, на стенах дрожали жуткие тени. Мне представилось, что я нахожусь на Мартинике. Мне казалось, я слышу рокот барабанов и пение.
У моей двери послышался шорох, в щели под ней я увидела движение света. Я задрожала.
— Мадам! — Это была Ланнуа со свечой в руке, белое лицо обрамлено ночным чепцом. — Я слышала крик. — Она поставила оловянный подсвечник.
61
Королеву публично обвинили, среди прочего, в том, что она брала с собой в постель своего восьмилетнего сына, учила его мастурбировать, на что она, готовая расплакаться, с достоинством отвечала: «Обращаюсь к присутствующим здесь матерям — возможно ли такое преступление?» Кроме того, ее обвинили в помощи вражеским державам, в подстрекательстве их к разжиганию гражданской войны во Франции.