Нам позволили общаться в саду до десяти часов. Учитывая обстоятельства, это казалось странным. Меня представили заключенным разных политических взглядов, в том числе аристократке герцогине Жан-Виктуар д’Эгийон и радикалу-якобинцу генералу Сантерру.
— Тот самый генерал Сантерр? — шепотом спросила я у Эми. Тот самый трактирщик, который предложил перебить всех кошек и собак в Париже? Чудовище, возглавлявшее вторжение в Тюильри, заставившее замолчать короля на эшафоте, приказав барабанщикам играть дробь, когда он заговорил?
— Все дамы зовут его Утешителем, — сообщила Эми и взяла его под руку. По-видимому, этот дородный трактирщик стал здесь всеобщим любимцем.
— Генерал Сантерр, — сказала я, — признаюсь, странно встретить здесь человека ваших политических взглядов.
Утешитель застенчиво улыбнулся и поправил красную шапку.
— Я на это так смотрю: когда я понадоблюсь правящим силам, они будут в точности знать, где меня найти.
— Откровенно говоря, сегодня дела обстоят так: если вы не в тюрьме, значит, вы подозреваемый, — заметил Александр.
23 апреля
Уже два дня по утрам Ланнуа приводит в тюрьму детей, и нам с Александром позволяют короткое свидание с ними. Но сегодня Роблятр свидание не разрешил.
— Завтра? — спросила я.
Он покачал головой.
— Новое правило.
Еще только утро, а он уже пьян.
— Хотите сказать, что мне не разрешается их видеть вообще?
Роблятр пожал плечами:
— Теперь нельзя.
Александр ударил по стулу так, что тот отлетел.
Без даты
Я заболела. Тут все больны. Думаем, что дело в супе и вареном мясе, которое давали вчера вечером. Герцогиня Жан-Виктуар д’Эгийон сказала, что это мясо больных лошадей, и не стала его есть. Другие говорили, что все даже хуже.
В тот же день, позже
Я ослабела, не встаю с тюфяка. Днем Александр передал мне чистое белье, привезенное Ланнуа. В нижней юбке я обнаружила карты для гадания и записку от Эжена. Заплакала от радости. Александр прижал меня к сердцу.
25 апреля
Теперь дети не могут даже писать мне — передачи проверяют.
— Как же нам узнать, как они там, Александр? — плакала я. Ходят слухи, что дети заключенных будут переданы государством на попечение «добрых» республиканцев. — Может быть, они больны, может быть, умирают… А мы даже не знаем!
26 апреля
Утром, как обычно, мы с Александром пошли в контору забрать принесенное нам чистое белье. Тюремщик проверил вещи по списку. Он уже собирался бросить список в огонь, когда Александр попросил разрешения посмотреть его. Тюремщик глянул на него с подозрением, но тем не менее протянул листок. Я сразу узнала почерк Эжена.
— Спасибо, гражданин. — Александр дрожащими руками вернул список тюремщику.
27 апреля
Каждое утро с бельем приносят список. Один день он написан рукой Эжена, другой — Гортензии. Значит, дети в порядке. Теперь я могу спать спокойно.
28 апреля
Утром, вернувшись после завтрака (опять селедка),[67] услышала лай. Вдруг у моих ног завертелся наш пес.
— Какая удача! — Я взяла пса на руки. Должно быть, он проскочил мимо стражников.
— Кто это? Собака? — с тревогой в голосе спросила моя соседка по келье.
На шее у пса к ошейнику была прикреплена широкая черная лента. Не без труда мне удалось успокоить его, чтобы ее расправить. Тут я заметила под ошейником сложенный клочок бумаги.
Я быстро вытащила его и спрятала в складках юбки.
— Что за уродливая собака! Похожа на крысу, вам не кажется? — Я поставила пса на землю и подтолкнула к воротам. Сердце у меня бешено колотилось. — Домой, иди домой!
Только когда мы встретились с Александром в частной комнате, у меня хватило мужества прочесть. Это было письмо от Эжена. У них все в порядке, шлют привет. Я заплакала.
Без даты
Мы с Александром примирились.
СБЫВАЮТСЯ МОИ ХУДШИЕ ОПАСЕНИЯ
30 апреля 1794 года
— Бойс Кюстин! — выкрикнул сегодня стражник.
Дельфина, услышав, упала в обморок на каменный пол. Мы перенесли ее на тюфяк. Я клала ей на лоб смоченные водой полотенца. Она открыла глаза и стала кричать. Других это раздражало. Проявления горя считаются здесь демонстрацией эгоизма.
Ходила в ректорат искать Александра.
— Дельфина сама не своя, — сказала я. — Расстраивает других. Я подумала, может быть, стоит отвести ее в отдельную комнату?
67
Заключенным давали в больших количествах сельдь, поставлявшуюся французскому правительству голландцами в порядке выплаты государственного долга.