После этого был принят закон, в соответствии с которым возникли небольшие контингенты вооруженных сил численностью до семисот человек. Президент наделялся полномочиями призывать на небольшой срок милицейские силы (народное ополчение) для борьбы с индейцами. К этому нужно добавить, что армия как военный институт государства была крайне непопулярна среди самых широких слоев американского народа. Сама европейская по происхождению, американская нация была воплощением отрицания Европы с ее феодально-монархическими пережитками и традиционным милитаризмом.
Американский военный историк Джекобс пишет следующее: "Наша революционная армия воевала целых восемь лет. В течение этого времени она рассматривалась лишь в качестве временной силы. Она отнюдь не производила впечатление профессиональной армии. В общем она отражала стремления народа и редко расходилась с настроениями масс. Во время войны ее содержали только ввиду крайней необходимости, а во время мира одни были настроены ликвидировать ее совсем, немногие предлагали оставить один полк. Джефферсон даже заявил, что американцы не могут иметь постоянной армии, потому что в стране не было пауперов, из которых она могла бы быть составлена. Многие фермеры, люди различных профессий, ремесел и занятий придерживались подобного взгляда, считая армию дорогим и ненужным приютом праздности и распущенности. Лишь исчерпав все иные доступные средства для защиты наших поселенцев, члены конгресса согласились, да и то крайне неохотно, создать очень небольшой контингент регулярных войск в 1784 году".
Таким образом, революция в Америке произошла в неблагоприятных для буржуазии условиях. Не имея после революции достаточных средств военного и бюрократического принуждения, она оказалась перед фактом появления свободной фермерской вольницы на Западе. Она не была заинтересована в демократической колонизации Запада ни политически, ни экономически. О том, что колонизация была невыгодна ей экономически, говорит замечание К. Маркса о колониях как факторе, противодействующем "водворению капитала".
Кроме того, многочисленные факты показывают, что американская буржуазия боялась, и не без оснований, перенесения центра политической активности с Востока на Запад. Ведь именно эта боязнь толкала ее к политическому и экономическому сотрудничеству с Англией. Консервативные элементы американской буржуазии, захватив после революции власть, стремились упрочить ее коронацией Вашингтона и сближением с Англией, в которой они видели того союзника справа, которого им так недоставало на американской земле. Эта проанглийская политика стоила им политической власти в 1800 году.
Итак, после завершения американской революции наиболее радикальная часть крестьянства в благоприятнейших для народной деятельности условиях (при отсутствии аппарата насилия) проявляет самостоятельность, порывает со своим гегемоном точно так же, как в свое время наиболее радикальная часть английских пуритан порвала связи с Англией и устремилась на Запад.
Американская революция раскололась географически, то есть была самостоятельно продолжена фермерством на Западе, где она и получила свой ярко выраженный якобинский характер и заложила основу стихийной фермерской демократии за Аллеганами. Эта революция на Западе была мелкобуржуазной и отличалась от всех европейских крестьянских движений в периоды буржуазных революций, во-первых, тем, что проводилась не под руководством буржуазии, а вопреки ей, на свой страх и риск, а потому, во-вторых, носила не разрушительный, а главным образом созидательный характер[1]. Эти два фактора сыграли выдающуюся роль в формировании политического сознания американской нации.
Не имея достаточных полицейских сил для противодействия этому движению, американский конгресс через представителей восточной буржуазии мог чинить ему препятствия главным образом только в форме аграрного законодательства. Правда, 3 марта 1807 г. был издан закон против самовольных поселений, по которому президент получил полномочия направлять судебных исполнителей и применять военную силу для удаления скваттеров с самовольно захваченной ими земли. Однако закон оказался неэффективным и действовал недолго. Запад превратился в свободную арену народной деятельности, где в полной мере проявились мелкобуржуазный радикализм и самоуправство масс, — перспектива, которая всегда пугала европейскую буржуазию в эпоху революционных бурь.
Американская революция и колонизационная деятельность масс после нее на Западе составляют одно диалектическое целое. Как пишет американский историк марксист Г. Аптекер, "постоянное наличие относительно дешевых, если не совершенно даровых, земель на Западе сыграло громадную роль в американской истории; создание и расширение фонда таких земель было одним из главных результатов американской революции".
Фермеры бежали от экономического и государственного принуждения, от судьбы наемного рабочего, которая ждала их на капиталистическом Востоке. Они рассеялись по необъятным просторам американского Запада, образуя самостоятельные хозяйства. Они думали, что обрели свободу. Но они были всего лишь разрозненными элементами буржуазного общества, из которого вырвались. Как только у природы и индейцев была отвоевана пионерами первая полоса, на ней немедленно водворялись стеснительные порядки цивилизации. Неуживчивые пионеры двигались дальше, и так, полоса за полосой, фронтир за фронтиром, дело колонизации продвигалось на Запад.
Это движение было примитивной формой разрешения противоречий между фермерством и буржуазией, которое поддерживало в американских пионерах иллюзию полного освобождения. Где им было знать, что, в какие бы дебри зааллеганского края они ни ушли, за ними всюду волочилась невидимая цепь, связывающая их с восточной буржуазией. Они могли погрузиться в какое угодно состояние дикости, почти слиться внешне с американскими индейцами, но если в мозгу последних идея частной собственности в то время едва лишь забрезжила, то у пионеров представление о собственности было наиполнейшим. Эта-то сложившаяся исторически "идея", которую ничем нельзя было вышибить из головы, и была троянским конем буржуазии, залогом ее будущей победы над простодушными беглецами.
В этом заключалась историческая обреченность мелкобуржуазного уклада, сложившегося на Западе. Этот уклад мог долгое время существовать на гребне колонизации и, следовательно, постоянно воспроизводить демократический образ жизни, откладывая соответствующий отпечаток на психологию американцев. Нужно, однако, иметь в виду, что этот уклад был наилучшим полуфабрикатом капитализма. Даже в самых примитивных условиях Запада пионеры оставались, по выражению К. Маркса и Ф. Энгельса, "наиболее прогрессивными индивидами" буржуазного общества, в головах которых вполне сложилось и завершилось исторически представление о частной собственности. Это ставило их бесконечно выше, например, американских индейцев. Это также было и залогом неминуемой гибели эгалитарной демократии на передней полосе поселений.
Разнообразие окружавших американского пионера условий вызывало необходимость разнообразной деятельности. Главным условием была земля, но, чтобы получить ее, необходимо было преодолеть немало препятствий. Основным препятствием была природа — грозный властелин всего континента, на котором предстояло совершить глубокую хозяйственную революцию. Сделать это можно было, лишь сломив дикое могущество первобытной стихии нечеловечески тяжелым, титаническим трудом. Хотя Запад не обещал никому легкой жизни, американский первостроитель-простолюдин предпочитал схватиться с суровой природой на честных условиях единоборства, в котором он мог бы наиболее широко применить свои недюжинные личные качества.
Отсюда повелась в американском народе, как писал А. Грамши, "традиция пионеров, то есть сильных личностей, в которых "трудолюбие по призванию" достигло наибольшей интенсивности и мощи, — людей, которые прямо, а не через посредство армии слуг и рабов вступали в энергичный контакт с природными силами, чтобы покорить и победоносно использовать их". Причем в Америке эта традиция стала, продолжает А. Грамши, "чертой, присущей не одному только рабочему классу, но представляла собой специфическую черту также и классов руководящих".
1
Следует иметь в виду, что движение фермеров было немирным по отношению к индейцам. Однако это обстоятельство не влияло на исход борьбы фермерского Запада с капиталистическим Востоком.