Слова Перхты прокручиваются у меня в голове. В них звучат уверенность и твердость намерений богини.
Я прижимаю ладонь к клейму на животе. К клейму на бедре. К третьему – на груди.
Три клейма Дитера. Шрамы, которые он оставил на моем теле.
Внезапно я ощущаю запах горелой плоти, слышу отдаленные крики – мои крики, – и мне хочется отдохнуть, хочется убежать…
Корнелия отодвигается в сторону, освобождая место для Лизель, которая повторяет ее действия: зачерпывает воду, выливает, поет.
Это заклинание не требуется. Церемония очищения не нужна. Заклинания, которые мы выучиваем, потому что это был единственный способ получить доступ к магии Источника, – ложь. Травы, которые мы используем, зелья, которые варим, – ложь. Это усилители, которые в лучшем случае являются способом утвердиться в своих намерениях. Но это лишь правила, навязанные нам богинями, которые сохранили в Начальном Древе столько магии, сколько смогли, чтобы контролировать ее распределение, чего им никогда бы не удалось сделать с непредсказуемой, необузданной мощью дикой магии.
Хильда следующая. Она повторяет то же, что и Корнелия с Лизель.
Голоса женщин, стоящих у меня за спиной, сливаются воедино, и монотонный звук нарастает, становясь все громче.
– Вода, чтобы умывать. Растения, чтобы расцветать. Дым, чтобы веять. Огонь, чтобы полыхать.
Мои глаза закрываются, и я снова вижу очертания Начального Древа. Его ветви изгибаются, устремляясь к небу.
«Вода. Растения. Дым. Огонь».
Четыре элемента переплетаются вокруг дерева, потоки энергии соединяются в защитную веревку – или нет, они удушают, и Древо содрогается…
Я делаю резкий вдох, но видение появляется и исчезает так быстро, что оставляет лишь призрачную боль.
Я давно не высыпалась. Головные боли становятся хуже. Мои нервы на пределе.
Вот и все.
Должно быть.
Корнелия сжимает мое плечо, и я, дрожа, поднимаюсь из воды. Несмотря на дождливую весну в Баден-Бадене, в Источнике всегда тепло, но это не помогает унять дрожь, пробирающую меня до костей.
Я вижу, как Древо содрогается от натяжения веревки, сплетенной из стихий.
На мои плечи накидывают одеяло. Я кутаюсь в него, а когда поворачиваюсь, женщины замолкают, и дюжина сияющих глаз наблюдает за мной.
Здесь несколько десятилетий не проводилось связующей церемонии между ведьмой и воином, не говоря уже о связующей церемонии между чемпионом и воином. И я чувствую, что ожидания, возложенные на меня, раз в десять больше обычного, они как невидимая сила, которая сильнее, чем дикая магия.
У меня подкашиваются ноги.
Я вдыхаю аромат пряной мяты, горького розмарина, лаванды.
Встречаюсь взглядом с Корнелией, и она восторженно улыбается.
– А теперь, – объявляет она, – мы немного повеселимся.
Веселье оказывается затянутым процессом переодевания, во время которого Корнелия, Хильда и Лизель вплетают мне в волосы цветы и облачают в платье, которое, должно быть, позаимствовали из сказочной истории, одной из тех, что любит слушать Лизель. Платье похоже на киртл[5] – приталенное, но без рукавов, а разрезы по бокам обнажают ноги до середины бедра. Насыщенный зеленый цвет оттеняется вышитыми на ткани растениями, травами для защиты и цветами – яркими, красивыми, с безумными всполохами оранжевого, синего и золотого, а сверху все прикрывает тонкая накидка из прозрачной серой ткани, закрывающая те части тела, которые обнажает платье. Если бы мы остались в Источнике на заключительную часть церемонии очищения – костер, – я бы не стала упоминать об этом. Но когда вместе с женщинами направляюсь в Баден-Баден, я, следуя за Корнелией по лесу, не могу удержаться и неловко откашливаюсь.
– Мне кажется, что этот наряд может заставить католиков пожелать снова от нас отвернуться, – говорю я.
Хильда смеется. Нагло и громко.
– Будь уверена, эта католичка безумно поддерживает подобную моду.
Лизель поднимает на нее свои большие глаза:
– Почему?
Хильда бледнеет:
– О… э-э-э… Видишь ли…
Я толкаю ее локтем, и Хильда спотыкается, будто я подставила ей подножку.
– Ничего, Лизель, – ворчу я. – Хильда думает, что умеет шутить.
Лизель хмурится, понимая, что упустила шутку, но сдается.
Лес вокруг погружается в сумерки, но фонарики усеивают серо-черные деревья, словно светлячки, которые решили появиться до наступления лета.
Хильда прочищает горло:
– Моя роль выполнена? Я пойду, чтобы…
– Да, – быстро отвечаю я. И улыбаюсь, когда в первую секунду Хильда кажется обиженной, а потом понимаю, что это часть игры.