СНАГА ПРИСЕЛ на корточки. Он напустил на себя вид юного обманщика, который принимал, когда избавлялся от длиннозубых свиней, вроде этой. За белой маской-черепом сверкали жестокие глаза, похожие на острия ножей, когда он смотрел, как Гримнир исчезает в темном лесу.
— Гримнир свирепый, — пробормотал он на языке своего родного народа, двергов из Свартальфахейма. — Гримнир отважный. Гримнир глупец!
— Ты не сказал ему, что он сделал, — сказала Кётт. Кошка заговорила низким, сдавленным шипением — женским голосом, голосом девушки, еще не достигшей зрелости, которая умерла на каменном алтаре от меча ведьмы-каунар.
— Да, — ответил Снага, взглянув на отрубленную голову Сколльвальда. — Для нас ничего бы не изменилось, если бы я ему сказал.
— Что теперь? Будем ждать Блартунгу?
Снага кивнул:
— Мы подождем. А потом мы передадим послание этого дурака — вместе с нашим собственным.
ВДАЛИ ОТ свинцовых вод озера Гьёлль Настронд превратился в край тенистых долин и скалистых уступов, где под черными соснами плыли косяки тумана; узловатые ясени без листьев тянулись к окутанным облаками огням своего повелителя, великого Иггдрасиля. Едва заметные тропинки вились сквозь подлесок, некоторые были свежими, другие едва различимы даже для его острого глаза. Гримнир шел по тропинкам, которые вели его вдоль гребней холмов.
Время не имело значения. Час? День? Кто может сказать. Здесь, у истоков Девяти Миров, слабый свет Старого Ясеня никогда не колебался, никогда не двигался. И хотя стремительный шаг Гримнира поглощал мили, пейзаж не терял своей неизменности. Камни и осыпи, ветви и стволы, похожие друг на друга. Тени порхали вокруг него, и в их очертаниях и обличьях он мог различить намеки на мир, который он покинул, на Лангбардаланд — старую Италию — в мире Мидгард, на древнюю империю Румаборг — Рим — с его куполами и арками, разрушающимися памятниками и вечными дорогами. Рим, который стал сердцем царства Пригвожденного Бога на земле.
Гримнир сплюнул.
Почти сто тридцать лет он гонялся за этим потрепанным мешком с чешуей, Нидхёггом, трижды проклятым Злостным Врагом, от холодных берегов озера Венерн до кишащих мухами болот вдоль Аппиевой дороги. На этом долгом пути были тысячи мест, где тот мог спрятаться. Тысячи укромных местечек, где змей мог затаиться на целое поколение. Однако ублюдку нужна была кровь. Ему нужна была горячая, вонючая кровь, чтобы срастить мышцы и сухожилия, восстановить древнюю чешую. И он был очень осторожен. Гримниру потребовалось десять лет, чтобы в одиночку найти его след, потому что он не прятался в дебрях, питаясь овцами и коровами, как это было во времена Радболга. Нар! Змей проникал в деревни и города с наступлением лунного сумрака; он проскальзывал под дома с шиферными крышами и в подвалы церквей Распятого Бога. Он находил людей со слабой волей и заставлял их выполнять его приказы, приносить ему жертвы — своих сыновей и дочерей, жен и матерей. Злостный Враг заставлял этих славянских рабов смотреть, как он высасывает кровь из их сородичей, отрывает плоть от костей и высасывает мозг из черепов. Затем он затуманивал их разум и оставлял их погруженными в мясной бульон своей бойни. И всегда направлялся на восток.
За эти годы Гримнир научился распознавать его признаки. Он узнал, на что обращать внимание, каков на вкус воздух в землях, где обитал змей, какие запахи распространялись вместе с ним — сера и могильная гниль. После себя тот оставлял болезни. В течение семидесяти пяти лет Гримнир преследовал змея по землям свеев и дальше, в Остерланде, на берегах Балтийского моря. Там он, насколько мог, двинулся на восток; в Линданисе[6] он снова напал на его след и погнался за ним вглубь страны, на юг, вдоль старого варяжского торгового пути.
Он мог пересчитать по пальцам одной руки с черными ногтями, сколько раз змей чуть не попал под его клинок. Гримнир получил кусочек Нидхёгга в Хольмгарде, на реке Волхов, и еще раз в Каффе на берегу Черного моря; он чуть не поймал проклятого змея в цистернах под Миклагардом, и еще раз в монастыре в Мессине, где тот поглотил множество певцов гимнов в коричневых одеждах и наслал чуму на весь город… но змей всегда ускользал, используя удачу старого Одина и оставляя Гримнира обдумывать свой следующий ход. А потом — Понтийские болота вдоль Аппиевой дороги, в самом сердце империи Распятого Бога.
6
Линданис. Так Таллин называли ливонцы до XIII века. По-шведски это название значило «паровой (залежный) мыс».