Безусловно, это так.
Н. Чуковский вспоминал последнюю посещенную им Серапионову годовщину 1 февраля 1931 года (уже не впервой Серапионы собирались раз в году): «Происходила она на квартире у Тихонова, Зверинская, 2, и состояла в дружеской попойке. Не сомневаюсь, что только в этом заключается и смысл всех остальных „годовщин“»[94]. Это, конечно, взгляд давно уже человека со стороны. Чувства основных Серапионов были сложнее. Обиженный тогда на выбившихся «в люди» Братьев и произнесший на восьмой годовщине речь «Я обвиняю», Каверин пишет в «Эпилоге», что американский славист Гари Керн, найдя в архиве эту его речь, решил, что она датирует прекращение деятельности ордена, «но, — продолжает Каверин, — все усложняющиеся отношения остались и надолго. Их деформация, происходившая под тем „давлением времени“, поразительна… Да, те же „серапионы“, которые стали тупо-послушными литературными вельможами, не забывали о нашей первоначальной близости»[95]. По существу об этой программе «не забывать» говорил еще летом 1929 года Федин (публичная травля Пильняка и Замятина уже показывала, каким станет будущее литературы): «Иллюзию Серапионовского братства надо сохранять. Бездарно и грубо ставить последнюю точку, ибо я убежден, что серапионовский дух — это лучшее, что есть в каждом из нас»[96].
В 1930 году в Москве травили (и затравили) перевальцев[97], Серапионам это не грозило — они давно уже существовали только в памяти и только в истории. Федин в тот год говорил о Серапионах с Ольгой Форш — она заканчивала роман о Доме Искусств «Сумасшедший корабль», и после разговора К. А. записал в дневнике — марксистская терминология очень шла к эпохе «великого перелома»: «Я говорю ей, что „серапионов“ нужно дифференцировать, иначе она запутается. Ведь серапионы — „единство противоречий“. Нас объединило время… Шкловитяне (мальчики Лунц и Каверин) объединились со мной и Всеволодом. Наше сожительство может быть объяснено только дедуктивно. Надо идти от общего, от времени, от эпохи»[98]…
Впереди была долгая жизнь, у каждого своя, и еще много-много лет 1 февраля бывшие Братья собирались и вспоминали молодость…
I. ПОРТРЕТЫ
М. Добужинский. Двор Дома Искусств (1921).
Основной состав Серапионов
1. Брат-Скоморох Лев Лунц (1901–1924)
Это был самый веселый и самый одаренный из Серапионовых Братьев, а судьба оказалась к нему особенно жестокой и безжалостной.
Лев Натанович Лунц родился 2 мая 1901 года в Петербурге. Справочник «Весь Петербург» перечисляет глав двенадцати различных семейств по фамилии Лунц, проживавших в столице империи, — присяжных поверенных, врачей, провизоров. Родители писателя — выходцы из Шяуляя (Литва). Его отец — Натан Янкелевич — закончил Юрьевский (теперь — Тартуский) университет, получив право работать провизором. В 1903 году Лунцы жили на Забалканском (теперь — Московский), 22, где у отца писателя был магазин аптекарских товаров; затем перебрались ближе к центру, к Пяти углам. «Весь Петербург» на 1914 год, ошибочно именуя Натана Янкелевича — Моисеевичем, сообщает его адрес: Троицкая улица (теперь — Рубинштейна), 26. В этом доме помещалась сначала аптека, а потом магазин медицинского оборудования Натана Лунца (теперь здесь издательство «Академический проект» и при нем книжный магазин и кафе).